Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[17-12-02]
Атлантический дневникАвтор и ведущий Алексей Цветков Политическое животноеСмерть философа - не из тех событий, которые привлекают к себе мировое внимание, ни сегодня, ни в прошлом. Для этого надо быть как минимум актером или политическим деятелем, на худой конец известным спортсменом. Недавно скончавшийся Джон Ролз, которому я хочу посвятить сегодняшнюю передачу, вполне мог попасть в одну из этих категорий: в юности он был исключительно талантливым спортсменом, зачисленным в принстонскую университетскую футбольную команду, откуда затем открывался путь в профессионалы, к славе и завидным заработкам. Правда, американский футбол, равно как и бейсбол, в котором Ролз тоже отличился, не слишком популярны за пределами США, и резонанс, скорее всего, был бы строго национальным. Но Джон Ролз выбрал для себя путь философа, и о его кончине в возрасте 82 лет объявили все ведущие газеты мира, некоторые даже на первой полосе. С подобающей скидкой на заведомо необъективный жанр некролога можно процитировать мнения, согласно которым мир потерял ведущего мыслителя XX века, фигуру, сравнимую с Иммануилом Кантом или Джоном Стюартом Миллем. Даже во Франции, упрямо считающей себя культурным центром мира, а Америку - интеллектуальной пустыней, где рыщут дикие ковбои, газета "Монд" отозвалась о покойном как об "одном из крупнейших: мыслителей нашего времени" и назвала его "блюстителем справедливости". В России, однако, эта смерть осталась незамеченной, и поэтому объяснять надо с самого начала. Джон Ролз родился в штате Мэриленд в семье видного юриста, который находился в плену типичных для своего времени и южного происхождения расовых предрассудков. Эти взгляды оставили в сердце сына неизгладимую печать боли и стыда. Мать Ролза была активисткой борьбы за права женщин, которые только что получили в США избирательное право. Таким образом, судьба меньшинств в либеральном обществе с юных лет оказалась в центре внимания будущего философа. Одно время Ролз намеревался стать пастором, но в конечном счете все-таки остановился на философии. По окончании Принстонского университета он пошел в армию рядовым пехоты и воевал на тихоокеанских фронтах Второй Мировой войны. Вся его последующая жизнь протекала в стенах университетов - Принстонского, Массачусетского института технологии, а с начала 60-х и уже до конца - Гарвардского. Проблемы, которыми занимается большинство современных философов, бесконечно далеки от будничных интересов большинства из нас, а язык, которым они пишут - совершенно непроницаем. Так было не всегда. В Древней Греции и Риме философия была сугубо практической дисциплиной, учительницей жизни. В центре ее внимания были проблемы мудрой и правильной жизни и справедливого государственного устройства. Именно эти проблемы, от которых современная философия в досаде отмахнулась, оказались в центре внимания Джона Ролза. Еще в XVIII веке знаменитый шотландский мыслитель-скептик Дэвид Юм задал вопрос: "Каким образом могут существовать универсальные нравственные правила, не искаженные нашими страстями и интересами?". В числе тех, кто попытался на этот вопрос ответить, был один из величайших философов человеческой истории Иммануил Кант. В предельно простой форме ответ Канта можно сформулировать так: поступайте так, как если бы принцип, которым вы руководствуетесь, имел силу универсального закона. В результате, даже если человек имеет склонность к воровству, ему вряд ли понравится всеобщее разрешение воровать. С другой стороны, щедрый или вежливый человек ничего не будет иметь против, если окружающие будут вести себя с ним точно так же. При всей своей мудрости Кант был сыном своего времени, эпохи просвещения со всеми ее наивными с нашей точки зрения предрассудками. Он полагал, что диктат разума имеет для всех обязательную силу, и что стоит человеку однажды понять, как поступать разумно, и он уже не захочет поступать иначе. Джон Ролз родился и жил в совершенно другую эпоху, он был свободен от многих розовых иллюзий Канта. Опыт построения американского государства на основе лучших заветов просвещения научил его, что благие намерения не всегда приводят к оптимальным результатам. Опыт войны, которую он прошел, свидетельствовал, что люди по-прежнему руководствуются принципами, которые никому не придет в голову возводить в универсальные. Тем не менее, именно Кант всю жизнь оставался одним из главных кумиров Ролза, и его жизнь во многом до странности напоминает жизнь немецкого философа. Большую часть этой жизни оба провели в университетских стенах, и оба были моралистами не только на словах, оставив по себе теплые воспоминания среди коллег и студентов. Первая книга, прославившая Канта, "Критика чистого разума", вышла в свет, когда автору было уже 57 лет, и он работал над ней 10 лет. Первая и главная книга Джона Ролза, "Теория справедливости", вышла в 1971 году, после 20 лет кропотливого труда. Обе книги в скором времени приобрели международную репутацию и обе вывели своих авторов на передний край своей дисциплины. Джон Ролз посвятил свою научную карьеру философии нравственности, общества и государства, и эти три категории для него неразрывно связаны. Нравственность имеет смысл только в обществе, а развитое общество неминуемо приобретает черты государства. Человек, как отметил еще Аристотель, - политическое животное. Давно стало общим местом, что нравственность и право - это разные вещи, а политика сплошь и рядом выходит и за рамки права. Но право может быть справедливым лишь в том случае, если оно твердо основано на нормах морали, а государство - только если оно правовое. Книга Джона Ролза, подобно "Критике" Канта - довольно изнурительное чтение, она представляет собой сотни страниц скрупулезных доказательств и обоснований. Но ее суть легко изложить в самой доступной форме. Размышляя о том, каким должен быть идеал справедливого государства, Ролз возвращается к модели так называемого "социального договора", условного описания происхождения государства, к которому прибегали английские классики Томас Гоббс и Джон Локк, а также Жан-Жак Руссо. Суть этой модели заключается в том, что люди, жившие прежде в некотором "естественном состоянии" или, по термину Ролза, "первоначальной позиции", собираются вместе, чтобы договориться о принципах разумной организации общества. Итогом такого воображаемого совещания должно стать справедливое государство, которое защищает каждого из своих граждан, но при этом минимально ущемляет их личную свободу. Вот как излагает учение Ролза Питер Берковиц, профессор университета Джорджа Мэйсона. "Ключевой прием, используемый Ролзом,: получил у него название "первоначальной позиции". Ее надо рассматривать как современный вариант "естественного состояния" ранних либеральных мыслителей. Это - чисто гипотетическое состояние или ситуация, придуманная Ролзом для того, чтобы определить, какие исходные принципы выберут безупречно разумные люди, если предложить им спроектировать общество с самого начала. Для того, чтобы гарантировать их разумность, Ролз размещает своих гипотетических субъектов за "занавесом незнания". Этот "занавес незнания" устраняет из их поля зрения качества, которые отличают их от других людей. Он лишает их информации о том, что конкретно дало им общество и чем конкретно одарили их природа и судьба. Для того, чтобы на их выбор справедливых принципов общественного сотрудничества не повлияли факторы, не имеющие отношения к нравственности, они лишены знаний о своей семье и друзьях, росте, весе и поле, о социальном классе и политических мнениях, о национальной принадлежности и религиозных верованиях, о своем здоровье, богатстве или мудрости. Тем не менее, они знают, что в обществе, которое они создадут, у них будут четыре свойства, общих со всеми остальными: желания, удовлетворение которых требует сотрудничества других; разум, позволяющий делать выбор между различными целями; чувство справедливости, а также способность формулировать идеи о смысле добра. Вот это и есть "первоначальная позиция". По мнению Джона Ролза, люди, поставленные в такое положение, неизбежно сойдутся на двух основных принципах. Во-первых, справедливое государство должно обеспечить своим гражданам максимальную свободу действий, и оно не должно ограничивать эту свободу во имя каких-то высших интересов. Во-вторых, неравенство в таком государстве допустимо лишь при условии, что оно благотворно для самых обездоленных граждан, а позиции, связанные с таким неравенством, изначально открыты для каждого. Публикация "Теории справедливости" в 1971 году произвела поистине революционный эффект, хотя революции в философии по умолчанию не производят такого шума, как революции, скажем, в моде или в рок-музыке. Что же такого неожиданного в двух принципах, выработанных воображаемыми участниками созванного Ролзом учредительного собрания? Первый пункт согласия, о необходимости самой широкой индивидуальной свободы, не является принципиально новым. Понятие личной свободы подробно разработано в трудах классика теории либерализма англичанина Джона Стюарта Милля. Границы этой свободы в либеральном государстве Милль раздвигает предельно широко: человек имеет право на любые действия, не причиняющие непосредственного вреда другим. С точки зрения Милля такие виды поведения как проституция или наркомания или любые другие, наносящие возможный вред лишь тому, кто добровольно в них участвует, лежат за пределами сферы деятельности государства, в области частной жизни. Но Ролза, скорее всего, занимает не проституция и наркомания, а судьба любого рода меньшинств в либеральном государстве, и именно поэтому он лишает участников своего учредительного собрания любых индивидуальных признаков, чтобы они не повлияли на их окончательное решение. Проблема личной свободы обретает всю полноту значения лишь в сочетании со вторым принципом Ролза, и именно этот принцип можно считать революционным. Ролз согласен допустить существование неравенства в государстве только в том случае, если оно полезно не для общества в целом, а лишь для самых незащищенных его членов. Если прибегнуть к языку притчи, комфортабельные отдыхи президента Путина в Завидове и его кавалькады с вертушками, сиренами и мотоциклистами по вымершим московским улицам оправданы и позволены лишь в том случае, если от них есть прямая польза московским бомжам. Должен сознаться, что эта польза для меня неочевидна. Почему же участники воображаемого собрания приходят к столь неожиданному выводу? Дело в том, что, в отсутствие любой информации о своих возможных талантах, состояниях, физической красоте и других благоприятствующих качествах, эти люди допускают, что в созданном ими обществе любой из них имеет шанс оказаться на самом дне. А коли так, в государство следует встроить механизм защиты этих обитателей дна, и если для этой цели - и только ради нее - необходимо допустить даже социальное неравенство, то так тому и быть. Вот как характеризует взгляды Джона Ролза известный философ и публицист Марта Нусбом. "Интуитивная идея, лежащая в основе теории Ролза, проста и глубока: "Каждый человек обладает неприкосновенностью, основанной на справедливости, выше которой нельзя поставить даже благо всего общества в целом". Иными словами, погоня за умножением общественного блага не должна вынуждать нас портить жизнь отдельных людей, урезая их фундаментальные права. В частности, Ролза тревожит то, как часто свойства, не имеющие морального веса, такие как раса, класс или пол, искажают людям жизненную перспективу. Даже если можно доказать, утверждает он, что расизм или сексизм увеличивают социальную пользу, они, тем не менее, попирают наше фундаментальное чувство справедливости". Идея о том, что справедливость, преследующая благо конкретного человека, выше абстрактных интересов государства, имеет полемическую направленность. До выхода книги Ролза теория нравственности и государства была фактически оставлена на откуп господствующему учению утилитаризма. По мнению его приверженцев, задача нравственности и справедливого государства заключается в том, чтобы по возможности умножать сумму всеобщего блага. В самой примитивной форме эта доктрина может оправдать угнетенное и униженное положение меньшинства, если это ведет к повышению "индекса счастья" большинства, о чем и пишет Марта Нусбом. Проблему положения и прав меньшинства в государстве в свое время пытались решить составители американской конституции, но они имели в виду почти исключительно свободу слова и религии. Между тем, реальная трудность гораздо шире: многие из нас, рожденных в самых благоустроенных государствах мира, сталкиваются с проблемами в силу своего имущественного статуса, расовой принадлежности и так далее. Эти проблемы лежат за пределами морали и никоим образом не должны быть для нас препятствием. Долг справедливого государства - компенсация таких "невыгодно рожденных", даже ценой сохранения социального неравенства. Джон Ролз был первым, кто поставил этот вопрос в такой резкой форме. Если взглянуть на государство, которое будет результатом собранного Ролзом воображаемого конклава, то ничего принципиально нового нашим глазам не предстанет. Речь в принципе идет о так называемом "государстве всеобщего благополучия" - не слишком внятный перевод английского термина welfare state. Такие государства, с широкой системой социального обеспечения, помощью безработным и другими видами заботы о наименее привилегированных, уже давно существуют - это большинство западных государств, и не обязательно только западных. Внутри этой системы возможны варианты - от Швеции или Германии, где до последнего времени помощь неимущим была беспрецедентно щедрой, до США, где она относительно невелика, или Японии, где она минимальна. Впрочем, Ролз и не ставил себе задачи воздвигнуть утопию по марксистскому образцу, он просто хотел дать философское обоснование справедливому обществу, несовершенные образцы которого уже возникли опытным путем. Тот факт, что Джон Ролз безоговорочно выступает за перераспределение ресурсов в обществе, то есть требует от богатых и привилегированных поступиться в пользу тех, кому повезло меньше, определяет его позицию в современном политическом спектре. Эта позиция лежит, несомненно, на левом его фланге, хотя сам Ролз подвергался острой критике и слева - в частности, за то, что допускает существование социального неравенства. Интереснее, однако, критика справа, на которой я позволю себе коротко остановиться. Влияние взглядов Ролза сегодня огромно, его книга стала обязательным пособием при подготовке социологов, экономистов и правоведов. Сторонники консервативных взглядов протестуют против такой монополии, и в этом хоре протеста громче всех прозвучал голос другого американского философа, Роберта Ноузика, который скончался за несколько месяцев до самого Ролза. Его теория происхождения государства тоже восходит к классическому либерализму, но исходит из понятия естественных прав человека, которые предшествуют всем политическим свободам и являются их необходимым условием. Самое фундаментальное из этих прав - право на собственность, при условии, что она приобретена законно и не в ущерб большинству других претендентов. Государство, берущее на себя право отнимать собственность у одних и передавать его другим в лучшем случае, по мнению Ноузика, занимается грабежом, а в худшем - эксплуатацией рабского труда. У меня нет времени выяснять, кто прав в этом споре, и мне это, наверное, не под силу. В любом случае, он не ставит под сомнение эпохальное значение трудов Джона Ролза. Он первым поставил с такой остротой и убедительностью вопрос о моральном долге государства перед слабейшими из своих граждан. Его взгляды, подобно взглядам Иммануила Канта, уязвимы для критики, но само это подобие свидетельствует о том, в какой ряд он сегодня зачислен. Сам Ролз, безусловно, понимал, что его модель справедливого государства представляет собой нечто вроде "реалистической утопии", осуществимость которой многим представляется как минимум спорной. Но лучше предоставить ему самому слово в собственную защиту. "Я верю, что сама возможность такого общественного устройства в состоянии примирить нас с социальным миром. Эта возможность - не просто логическая, но такая, которая имеет связь с глубинными тенденциями и устремлениями социального мира. Ибо пока мы имеем серьезные основания верить, что устойчивый и достаточно справедливый политический порядок возможен, как внутри государства, так и за рубежом, мы можем питать разумную надежду, что мы или другие, когда-нибудь, где-нибудь его достигнем". Джон Ролз, как мне кажется, доказал как минимум то, что нравственность и политика неразрывно связаны, и о них нельзя говорить отдельно, изолированно. А коли так, мой собственный взгляд невольно обращается в сторону России, где с недавних пор распространилось уродливое слово "неполитизированность", которое люди, в том числе и представители так называемой культурной элиты, все чаще употребляют применительно к самим себе, причем с ясно различимым оттенком гордости. Россия, конечно же, далека от идеала Ролза. Недавняя трагедия мюзикла "Норд-Ост" убедительно продемонстрировала, что сегодняшнее российское государство, как и вчерашнее, ради своего воображаемого престижа легко попирает не только свободы своих граждан, но и саму их жизнь. И если "Норд-Ост" обошелся в полторы сотни таких жизней, то где-нибудь в Чечне этот счет возрастает в тысячу раз, и предела цены престижу не видно. Все это можно было бы списать на "болезнь роста", государственного развития, если бы не это подлое слово, "неполитизированность", отдающее мораль на откуп неподконтрольному государству. Поскольку человек - неизбежно политическое животное, бессмысленно говорить о его нравственности за пределами общества, то есть именно того, что сегодня в России именуют словом "политика", относя к этой сфере практически все, что выходит за пределы частной жизни. На практике это означает, что нельзя быть одновременно нравственным человеком и законопослушным гражданином несправедливого государства. И даже еще шире - нельзя быть нравственным человеком и одновременно аполитичным, из числа уже упомянутых интеллигентов, воздающих себе сомнительные похвалы. Человек не имеет права считать себя нравственным, если беда ближнего представляется ему чем-то посторонним, не требующим от него немедленной и острой реакции, если он именует эту беду "политикой" и презрительно от нее отмахивается. И в этом смысле Джон Ролз - не просто кабинетный мыслитель и университетский профессор, он, пожалуй, куда более яркий нравственный пример, чем многие фальшивые филантропы и святоши сегодняшней поп-культуры. Для всех нас, чьи интересы еще на сузились до зарплаты и семьи, Джон Ролз - инспектор совести, "блюститель справедливости", как, вопреки собственным инстинктам, счастливо выразилась французская "Монд". Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
