Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
ЭкслибрисЧешский минимализм сегодняВедущий Сергей Юрьенен
Сергей Юрьенен: Чешский минимализм - так пришлось мне назвать эту передачу, которая по идее должна была продолжить наш постоянный цикл, посвященный жанру «шорт-шорт» - кратчайшему рассказу в разных странах и культурах. Чешским проектом занялась Нелли Павласкова - кинодраматург, публицист, переводчик и наш постоянный автор. Обнаружилось, однако, что Чехия наших дней - страна не самая благосклонная к краткости. Не то, чтобы сверхкратких рассказов - сборников обычных в магазинах не найти. Период многословия, раздутости, объема. На прилавках доминируют толстые книги. Ситуация в этом смысле напоминает российскую: на книжном рынке минимализм не окупается. Но, как и в России, жанр упорствует и - в ожидании лучших времен - выживает на периферии. Иногда даже за пределами Чешской республики - в эмиграции... Нелли Павла скова представляет, возможно, старейшего минималиста-изгнанника – Франтишек Листопад Нелли Павласкова: поэт, прозаик, режиссер театра и кино. Родился в Праге в 1921 году, живет постоянно в Лиссабоне. Его творческая деятельность началась в 39 году. Во время немецкой оккупации боролся в рядах Сопротивления, с 41 года жил в подполье. После окончания философского факультета Карлова университета работал в Париже редактором чехословацкого информационного журнала, после коммунистического переворота 48 года остался на Западе. В 59 году перебрался в Португалию, где принял участие в основании национального телевидения, стал директором Национального театра в Лиссабоне и директором португальского Института театра и кино. Президент Гавел писателя Медалью за Заслуги.
Сергей Юрьенен: Европейская судьба чешского минималиста. Франтишек Листопад - из интервью пражской газете «ПРАВО» Франтишек Листопад: Лиссабон не моя родина, но там я дома. Там легко, солнечный свет вас обнимает каждое утро. А если говорить о родине, то она у меня здесь, в Чехии. Но это понятие абстрактное, здесь у меня ни дома, ни дверей, ни моих стульев, ни света. Я чех - чувствую себя чехом, но не пользуюсь этим. Значит это не мое. Дом - там, родина здесь. «ПРАВО»: Впервые вы приехали в Чехию из эмиграции в 89 году вместе с президентом Португалии Марио Суарешем во время его визита. Чем стала для вас эта поездка? Франтишек Листопад: Первое, что я заметил в пражском аэропорту - это то, что там стояло то же самое ведро, на том же самом месте, что и сорок лет назад. Я прилетел в том же самом пальто, в котором уезжал из Чехословакии. Мои жены обычно выбрасывали его в мусор, а я его всегда спасал. Я думал, что в декабре здесь будет страшно холодно и вытащил это драповое чудище из сундука. Я сразу встретил знакомых, позвонил сестре, которую не видел пол-жизни: всегда или она в концлагере, или я где-нибудь. Я говорю ей: встречаемся немедленно. А она: сейчас не могу, у меня теннис. Тогда я сказал: прекрасно, вот это, действительно, современная литература. Я вернулся в конкретное пространство слова, запахов, это импульс для чувств, а чувства - импульс для поэзии. «ПРАВО»: Какой вы писатель? Что для вас значит творчество? Воспоминания? Запись пережитого? Франтишек Листопад: Я ищу концепцию, но я не концептуалист. С возрастом я все больше смиряюсь с тем, что у меня нет определения для творчества. В своей жизни я видел вокруг себя много мертвых, и это научило меня сдержанности. Обычно о таких вещах я не говорю. Тем более в Португалии. Они там и представить себе не могут, что пережила Центральная Европа в 20 веке. Я там пришелец без прошлого. Рыцарь без рода и племени. Поэтому я не пишу о трагических вещах. Или пишу, но в облегченном виде, потому что и в трагедии может быть иногда легкая улыбка, хотя бы потому, что мы выжили. Легкая улыбка вместе с глубокой печалью в сердце. Но искусство и должно быть облегченным, оно должно давать людям радость. Оно не должно пугать, что все плохо кончится. Искусство должно предлагать отдых, легкость, игру. Моцарт! В молодости человек Моцарта не так сильно любит, потому что еще не знает, что за всей этой легкостью, и кружевами стоит Реквием. Но с самого начала, в первых его операх уже есть эта нота, на которой потом все завершается. Поэтому он великий музыкант. Бетховен - полная противоположность. Его я полюбил в молодости за трагику. Но чем я старше, тем больше предпочитаю Моцарта, потому что он трагический - но сдержанно, тактично. Франтишек Листопад - рассказ, написанный в 1998-м году… «КРОЛИКИ» Троцкий недооценивал Малера, но любил слушать Чайковского. Грамзаписи, которые ему тогда привез Хозе, мексиканский шофер Руди. Руди Коллингер - по профессии дантист, позже банкир и революционер, родился в Мюнхене, он сводный брат актера Болеславского, любимца Станиславского. Оба умерли в США. Отправляясь кормить кроликов, Троцкий открывал в дома окна, чтобы дослушать пластинку до конца. Дождь ли, зной - у кроликов был свой постоянный час кормления. Надежда снова поставила пластинку с Чайковским. - Кролики - это твои мексиканские ребята, - говорила она. Она повторялась. Троцкий усмехался. Сколько раз она повторяется, столько раз она против. Он любил ее за то, что повторяла она самое существенное. Она была с характером. Проснувшись утром после кошмара, она говорила: «Не хочешь купить мой сон?» Жаль, что врачи еще в России запретили ему курить. Тогда она не относился к этому так серьезно, но в Дании его начали пугать сердцем, и теперь на его пальцах оставались следы от капусты, белой и цветной, которой он дважды в день кормил кроликов, а не желтизна от трубки, которую он курил, будучи председателем Петроградского Совета, наркомом войны и начальником Генерального штаба. Он любил трубку, подаренную ему в те времена Луначарским. Одного из кроликов здесь, в Мексике, он назвал Луначарским и говорил с ним по-русски. Нежная мордочка. «Он немного впал в детство», - подумала Надежда, но не пожаловалась, просто было некому. Она говорила сама с собой. Закрывала за Львом двери. Он все оставлял распахнутым: двери, окна, ящики, воротник. А потом страдал от жутких гриппов. Аспирин и чай. Но дома ему не сиделось. Кроликов он должен был кормить собственноручно. Она знала, что любовница у него была еще в те времена, когда он был советским героем. Она не могла решить, кто ей милее: то ли герой с любовницей - Троцкий был тогда прекрасен, хоть и некрасив; то ли нынешний Троцкий, старый и нежный папаша. Хосе и Диего Риверо рекомендовали ему Рамиро, чтобы внести хоть какой-нибудь контроль над посетителями. Делал он это или нет? - Я ведь живу не в лагере для пленных, - говаривал Троцкий. Но именно Рамиро привел к нему в дом того студента, чтобы Троцкий взглянул на его статью о развитии империализма между двумя войнами. Текст отнюдь не вдохновил Троцкого - ни содержанием, ни оформлением, он был напечатан на старой машинке, некоторые буквы, главным образом, гласные, были грязные, «а» от «о» нельзя было отличить. Троцкий читал, подчеркивал, вписывал правку на полях - только по привычке и карандашом. То были заметки для дискуссии, которая, как известно, так и не состоялась. Когда его убили - тот самый писака и нанес ему смертельный удар - когда его убили, говорят, что кролики стали кричать. Наверное, это легенда. Луначарский, Арон, Принцесса и Лиля (любовница, говорят, называла себя Лилечкой) - имена тех кричащих кроликов, которые, наверное, просто были голодными, никто уже не кормил их с такой регулярностью и любовью; и тогда начался такой странный голод, в Мексике, во Франции, в России, потом об этом забыли, а сегодня, когда я об этом пишу, об этом просто уже не знают. Сергей Юрьенен: От старейшего подвижника краткости к одному из самых молодых - здесь именно "Шорт-Шорт" - в жанровой чистоте и с национальным самосознанием... Карел Куна Нелли Павласкова: 28 лет. Журналист. Первые писательские опыты. Печатается в газетах и журналах... ПОЛИТИЧЕСКИ НЕКОРРЕКТНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ Цыган и какой-то психически больной в трамвае, на улице страшный мороз - седой, как говаривала старая пани Микова. "Вот здесь и здесь... - показывает цыган себе на ногу. Что он имеет в виду? Ага, в тех местах ему холодно! Потом он показывает на ширинку: «Здесь тоже". «Там тоже? Да не может быть! Это просто невозможно!» - Псих, который до этого что-то неясно бубнил, вдруг ожил и воспрял. И не нужна была помощь никаких там фондов.
ИЗ ТРАКТИРНЫХ ЗАРИСОВОК. УТОЧКА В ФЕВРАЛЕ
После обеда он сидел в трактире, у которого останавливаются водители, пил там кофе с лимонадом, а потом лимонад с кофе, перед ним открыт был текст, иногда взгляд задерживался, но ненадолго, он снова начинал озираться вокруг себя, потягивал кофе из чашки, а потом лимонад из стакана... Вокруг сплошные старики и бабка с одним зубом, он бы заговорил с ней, да уж слишком угрюмо она гримасничала. Как вдруг вошла молодая пани с гладкой кремовой кожей, брючки в обтяжку, сумочка с позолоченными коваными застежками... Изысканно распахнутая красная блузка демонстрировала невероятно гомогенную грудь, такую, как пляж... где-то внизу, судя по очертаниям куртки, все обильно разрасталось... этакая уточка... Она была с родителями. Мамаша, в основном, молчала, голова вжата в меховой воротник, папаша, который выглядел, как чиновник, обожающий свои хобби, поддерживал атмосферу ужаса... Как и у нее дома, здесь запрещено было говорить о чем-то живом, запрещено было ходить по пляжу под ее курточкой, а главное, нельзя было приблизиться к этой сумочке с коваными застежками. "Скоро начнется снег, и ты увидишь, как наши дорожники снова с этим не справятся... в это время надо проявить серьезность и поставить зимние шины.... с другой стороны, уже нет смысла... этот пепел еще хуже, чем соль на дорогах". Молча она слушала отцовские рассуждения, время от времени стреляла глазами по трактиру, при этом неизменно щекоча его шею своими длинными волосами. Нет, была она не крашеной блондинкой. Сергей Юрьенен: Не поэзия, а именно проза - та жанровая разновидность рассказа, которую в Америке - мировом лидере в сфере информационно емкой краткости - называют среди прочего sudden fiction - "внезапная проза", но чаще всего "шорт-шорт стори": сверхкраткий рассказ. Черт в табакерке. Фрагмент как самостоятельное произведение. Часть, способная выразить и представить целое. Не знаю, почему пружина сверхкраткого рассказа ослабевает за пределами мира, который пишет и говорит по-английски. Во второй части радиочаса Экслибриса, посвященный чешским достижениям в этой области, совершает вынужденный дрейф в сторону традиционной новеллистики, но напоследок еще один «шорт-шорт» 28-летнего пражанина - Карел Кун… МАЛЬШИЦЕ
После прогулки по моим любимым деревням Гнойна и Дражичи, приятно утомленный, я прихожу в Мальшице. Следуя своей прихоти, заказываю в здешнем, несколько снобистском ресторане только одно: "Пивечко - это будет лучше всего", или: «Оно никогда не поверит". - Что вам угодно? Смуглая сорокалетняя официантка с ненавистью смотрит большими карими глазами. Я отвечаю твердым, ясным голосом, и сам себя не узнаю: "Одно пиво". Сидя у стойки бара, медленно пью, с госпожой официанткой мы понимаем друг друга без слов. Время от времени взглядываем друг на друга. Ее ненависть обволакивает меня, но, как ни странно, в этой бане я мужаю. Я отбрасываю весь мой внутренний треп, все мои смутные и трусливые мысли. Они, мои мысли, отныне выкованы из стали. - Еще пиво? Нет, спасибо. Плачу точно по счету. Отрывистое, с обеих сторон слегка ироничное: "До свидания". Да, эта баба могла бы сделать из меня мужчину. Сергей Юрьенен: Сверхкраткий рассказ - приоритет в этом жанре Соединенных Штатов и других англоязычных стран для меня лично несомненен, но, оглядывая в этом смысле чешский расклад, считаю, что было бы несправедливым не отдать должное России. Не будем поминать классику и «краткость - сестру таланта», не станем говорить о минималистских - и несомненных - достижениях советской литературы по части «затесей», «камешков на ладони» и «крохотках». В современной России стяг минимализма взвился достаточно высоко - Фестиваль малой прозы, который прошел в Москве три года назад, антологии современной малой прозы, постоянно действующий Интернетовский конкурс сверхкраткого рассказа... Всероссийский охват, десятки имен, сотни минипроизведений, теоретические разработки и прозрения, а главное революционный пафос и убеждение в том, что, как говорит Дмитрий Кузьмин, «малая форма - то звено, расшатывание которого в конечном итоге взорвет-таки архаичные жанровые структуры современной прозы». Говоря о Чехии - к ним, архаичным структурам, мы сейчас вернемся. Пишущих женщин здесь намного меньше, чем в России, пишущих кратко - раз-два и обчелся. Нелли Павласкова представляет автора, который зарабатывает не рассказами… Барбара Несвадбова Нелли Павласкова: В свои 26 лет самая молодая в Чехии и наиболее успешная писательница, автор книг «Супермены», «Записки бестии» и «Жизнь как черновик». Дочь известного чешского писателя, автора научно-фантастических романов Йозефа Несвадбы. Закончила факультет журналистики Карлова университета, продолжает учиться там же на отделении международных связей. Главный редактор чешского издания журнала «Плейбой». Книги Несвадбовой и фрагменты из них переводились в Австрии, Германии, Швейцарии и Японии. По книге «Записки бестии» в Чехии готовится фильм режиссера Ирены Павласковой, фильмы которой получили высшие награды на фестивалях в Каннах, Монреале и Париже.
Барбара Несвадбова. Рассказ, который вошел как фрагмент в «Записки бестии»... ЛЮБОПЫТСТВО Около шести вечера я припарковала машину на стоянке торгового дома «Павильон» и пошла за покупками. Соленый миндаль, белое вино и пачка «Марльборо». Испытанный рецепт, чтобы убить вечер. Да, еще не забыть бы купить газеты. Он остановил меня на галерее второго этажа. Сорокалетний мужчина с сединой, с бородкой и тремя галстуками в руках. Он спросил меня, какой из них подошел бы для похорон. Нетрадиционный способ знакомства.... Я посоветовала тот, что слева - все три были одинаково черные. Он пошел в кассу, а я еще немножко понаблюдала за ним через стеклянную стену бутика. По профессии он мог быть хирургом, гинекологом или скрипачем. Я увидела его руки, когда он платил в кассе. Любая другая работа была бы немыслима для его тонких и длинных пальцев. Он догнал меня на стоянке. - Могу вас куда-нибудь отвезти? - Нет, спасибо. Я, к сожалению, на машине... «К сожалению» у меня вырвалось машинально. Ах, Фрейд, Фрейд... Он мило улыбнулся: - А что у тебя будет на ужин? - Внезапно переходя на «ты». - Соленый миндаль. - Поменяла бы ты его на суши Обычно я не меняю соленый миндаль ни на что на свете. Но домой мне не хотелось. Поэтому я согласилась. Он привез меня к себе домой. Как ни странно, я ему сразу поверила. И тому, что он жил в Японии, и тому, что он - специалист по приготовлению суши. Обнаружив, что у него в кухне нет ничего, кроме риса и соевого соуса, я хотела сначала разыграть сцену обиженного недовольства. Но потом подумала: не стоит труда. - Что ты делаешь летом в Праге? И одна? - спрашивал он с любопытством. - На этой неделе я пробилась сквозь дебри Музиля «Человек без свойств». Это мое самое большое летнее достижение. На следующую неделю я запланировала «Искусство сегодняшнего дня» Халупецкого. Мой ответ, как ни странно, не отбил у него желания распрашивать дальше. - А чем ты зарабатываешь на жизнь? - Учусь, - процедила я сквозь зубы и пошла обследовать его книжный шкаф. Мне не хотелось объяснять, что все мои друзья разъехались по Европе и что с ними мне ехать не хотелось. Что с моими возлюбленными я не могу выдержать больше уикэнда, не говоря про все каникулы, и что моя семья восхищает меня всеми своими бесспорными достоинствами, главное из которых то, что все ее члены очень хорошо знают, что для меня в жизни самое лучшее. Их рекомендации КАК ЖИТЬ приводят меня в такое неистовство, что я их потом видеть не могу по крайней мере недели две. Размышляя об всем об этом, я постепенно осмотрела всю его библиотеку и небольшую квартиру. Она была тщательно убрана. Я обнаружила туалетный столик с зеркалом и косметикой. Следы женщины. Может быть, жены? В спальне основное место занимал рояль. Значит, и не гинеколог, и не скрипач, а пианист. - Где ты играешь? - В оркестре. - Он не уточнил, в каком. А я и не спросила. Зачем мне это знать? - Что ты будешь делать, когда закончишь учебу? - Заведу себе троих детей, собаку и мужа. Он засмеялся. Но мой ответ не претендовал на остроумие. Меня весьма занимало, каким образом он поднимет меня с кресла и заманит в спальню на кровать. Мы должны будем пройти до нее минимум двадцать метров. Надеюсь, что он проявит хотя бы капельку оригинальности. Что будет потом? Секс. А после? Короткий разговор? Молчание? Или сигарета? Нет, вряд ли сигарета. Здесь все выглядит, как дом некурящих: хозяйка, вероятно, впала бы в гнев, узнай о том, что я закурила здесь без ее разрешения. Остается единственное: позвонить ей и вежливо спросить: «Я сейчас занимаюсь любовью с вашим мужем. Можно мне теперь закурить в вашей кровати?» В конце концов он отвел меня в спальню. Просто взял за руку и отвел. Ничего не сказав и не спросив, начал раздеваться. Я без слов подала ему презерватив. - Ты не очень романтична, Лина, не правда ли? Была ли ты когда-нибудь влюблена? Наверное, да. Но тот некто тебя, по всей вероятности, сильно обидел, да? Я стояла в нижнем белье возле его кровати. Никакого желания изливать душу у меня не было. Да и вообще не было, о чем говорить. Секс был так себе. Исходя из того, что он был превосходный водитель, секс мог быть и получше. Я все время задавала себе вопрос: почему это я оказалась в его постели? Я ничего не хочу никому делать назло, не ищу новых отношений и даже слушать не желаю о том, что меня кто-то любит. Есть только одно объяснение тому, почему я в последнее время почти каждую ночь провожу в чужих постелях. Это самое обыкновенное любопытство. Он закурил сигару. Я люблю этот запах. Когда я была ребенком, сигары покуривал мой отец. С той поры у меня слабость к сигарам. Дым сигары растворил преграды между нами, и я вернулась к допостельной дискуссии. - Знаешь, возможно, я и была влюблена. Возможно, эта любовь не была беспроблемной, но ведь лучше несчастная любовь, чем никакая. Еще хуже, когда любовь уходит. Неизвестно куда. Просто растворяется. И вдруг ее нет. - Я так философствовал в мои пятнадцать лет, - вылил он на меня ушат воды. И продолжил: - Может быть, я сейчас говорю, как старик. Но я уже знаю, что в жизни есть боль большая, чем неразделенная любовь, или пустота в сердце. Такую боль невозможно заглушить ни алкоголем, ни хорошей сигарой, ни даже сексом с молодой блондинкой, читающей на досуге Роберта Музиля. Тем самым он меня, собственно говоря, оскорбил. Пока я переваривала услышанное, он, с сигарой во рту, нагой, примерял перед зеркалом только что купленный черный траурный галстук. - А кто у тебя, собственно, умер? - спросила я с притворным интересом, стараясь скрыть обиду. - Моя жена, - ответил он. Сергей Юрьенен: Возможно, самый яркий представитель поколения сорокалетних... Петр Шабах. Нелли Павласкова: Родился в 1951 году в семье офицера Генерального штаба. В 69 году вернулся с каникул из Англии на месяц позже и был исключен из гимназии. Закончил библиотечную школу и заочно философский факультут Карлова университета. Работал техническим редактором Прагконцерта, методистом Дома культуры, ночным сторожом, референтом Академии художеств и в Пражской картинной галерее. Публикуется с 80-х. Первый сборник назывался "Как утопить Астралию". В 93 вышел второй сборник "Шакальи годы". Две новеллы "Шакальи годы" и "Говно горит" экранизированы. "Говно горит" в киноварианте поменяло название на "Помогать друг другу" и получило в США номинацию на Оскара. Шабах хранит автограф Грабала, который написал ему на пивной подставке заведения "У Золотого тигра": "Поставленная цель уменьшает усталость, но повышает потребление алкоголя". Когда критика сравнивает его с Грабалом, Шабах говорит, что обижается за Грабала. Сергей Юрьенен: Петр Шабах. Этот удар рассказчика по ксенофобии называется ЮГО В нашем городке долгое время ничего не происходило. Пока к нам не приехал Юго. Настоящее имя было Бранко Жупанчич, или что-то в этом роде, но все называли его Юго. Глаза у него были, как две молнии. Могучие усы. Это были такие большие усы, что всем они казались ненастоящими. Они торчали в обе стороны, а когда Юго говорил, то размахивал ими так, что совсем не нуждался в руках. В лавке он показывал усами на товар, который хотел купить, случалось, что туповатая продавшица Хеленка прекрасно его понимала. У нас на лесопилке ему досталась нелегкая работа, но и это на него не подействовало. Мы все ожидали, что хотя бы на чуть-чуть усы его провиснут - ничего подобного! Юго уходил с работы таким же свежим, каким являлся по утрам, сливовый пиджак с золотыми пуговицами, отбрасывал солнечные зайчики на усталые лица вокруг, усы в самой лучшей форме, легкие пары ракии - таков Юго. Была у него и жена. Такая маленькая, и, насколько мне известно, слова никогда не вымолвившая. У этой жены под носом тоже росли усы. Хотя намного менее заметные, чем у ее мужа. Сначала наши люди эту пару и любили, и не любили. Они, правда, никого не обижали, но правда и то, что нас они сторонились, жили на отшибе, были немногословны, - ну, и сами понимаете. Если о ком-то ничего не знаете, то начинаете выдумывать. Так и о них начали говорить, что на самом деле они очень богаты, что дома у них сундук с золотыми монетами, что его жена - вовсе не жена его, а сестра, и что у нас они прячутся из-за страха перед какой-то там кровной местью. Жена Юго ни с кем никогда не останавливалась, чтобы посплетничать, никогда не пыталась вмешаться в чужие дела, а это, конечно, очень не нравилось соседям. Я помню, как однажды после зарплаты мужики с лесопилки уговорили Юго пойти с ними в трактир. Они просто хотели напоить его так, чтоб он свалился под стол и не смог подняться. Это должно было стать этаким коллективным нокаутом его странной натуре. Так ребенок с ножом в руке идет смотреть, что там внутри у куклы. Они усадили Юго по центру и заказали ему ром, что само по себе было ударом ниже пояса, потому что каждый знал, что лучше всего он владеет ракией, а перед каждой приличной дуэлью между соперниками принято обсудить разновидность оружия. Но Юго понюхал напиток, слегка усмехнулся, и гигантские его усы щупальцами спрута обвили стакан. Потом он поставил его на стол опорожненным и стал ждать, что будет дальше. Ему заказали еще стаканчик. Ясное дело, Юго понимал, о чем речь. Понимал, что он здесь сидит не для повышения их аппетита. Он все понимал с удобством развалился на стуле. Они же считали, что дают ему прикурить. Юго молчал и пил. Пил и слегка усмехался. По мере того, как ром ударял мужикам в голову, они становились все агрессивнее. Стали кричать на Юго, что он, мол, их не уважает, что для него они недостаточно благородные, ну и подобные глупости. Свою злость на свое поведение срывали на нем. Юго долго молчал. Он правильно расценивал все происходящее, как дуэль, и непрочь был упасть под стол. Трудно сказать, о чем он думал в эти минуты. Может быть, вспоминал море и белые утесы, дикую красоту буйных рек, далеких таинственных женщин, или растрескавшуюся землю и упрямство ослов, может быть, в эти минуты он вспоминал все эти прекрасные полузабытые картины. А наши люди с отвращением взирали на его прекрасные усы и чувствовали, что именно в них затаилась душа этого югослава, широкая, могучая душа, которая мучила их своим присутствием. Все как будто сразу с ума сходили. Юго сидел и смотрел на них, но не удивленно, а скорее с любопытством, что, мол, они выкинут еще. Провоцировал. А когда показалось, что дальше его ожидают только избиение и унижение, Юго произнес одну фразу. Только несколько слов, но большинство мужиков помнят их до сих пор, и до сих пор от тех слов им становится не по себе. Юго спокойно встал перед самым большим крикуном, посмотрел прямо ему в глаза и со своим смешным акцентом высокомерно спросил: "Тебе жена ноги моет?" Никто своим ушам не поверил. Юго стоял и спокойно смотрел на них. Потом повернулся и пошел. В дверях приостановился, снова посмотрел на всех и снова спросил: "Моет?" Пару раз взвизгнув, дверь за ним закрылась. Мужики сидели, заставляя работать свои багровые головы. При чем здесь жена? Какая жена? Почему ноги? Но дверь снова открылась, и в ней появился Юго с серьезным лицом, глядя на всех вместе и каждого по отдельности испытующим взглядом. Они смотрели друг на друга, наверное, с полчаса, потом он кивнул им. В этом жесте было что-то торжественное, что не допускало возражений. Сначала поднялась пара мужиков, наконец из любопытства встало большинство, и это большинство, растерянно озираясь и покашливая, вышло на улицу. Юго шел впереди всех с достоинством, с высоко поднятой головой, не оборачиваясь. Они шли в ночи, брели за ним, не зная, куда идут и зачем, но шли. "Эй, Юго! Что за странная прогулка?"- вскричал кто-то из идущих за ним, но Юго не ответил. Он молчал. В таком страшном гнетущем расположении духа они дошли до домика у железнодорожного полотна. Сгрудились перед дверью и стали ждать. Потом вошли в маленькую, тщательно убранную комнату, и затоптались на месте. Жена сидела за столом, перебирала рис. Она даже головы не подняла, как будто бы ничего не происходило. И только когда муж сел и неторопливо снял ботинки, она смахнула в кастрюлю маленькие белые кучки и встала. На минутку исчезла и вернулась с бутылкой ракии и несколькими рюмками. Сесть никого не пригласила - все равно садиться было некуда. Юго закурил и с наслаждением вытянул ноги. Жена снова куда-то исчезла и торжественно внесла облупленный таз с кипятком. Она нежно взяла в руки огромные мозолистые ноги мужа и медленно погрузила их в воду. Юго издавал сладострастные звуки. С закрытыми глазами и с сигаретой в углу рта, с запрокинутой головой он начал напевать какую-то сумрачную, чужую, мучительно- сладостную, мелодию, которая шла из самого его нутра. У мужиков глаза повылезили из орбит, руки, державшие рюмки, затряслись. Жена омывала эти загрубевшие ноги с нескрываемой любовью, она перебирала палец за пальцем, с каждым задерживалась как бы для беседы, гладила их и массировала, как бы освобождая каждого из этих пленников из угасшей тьмы. Она не была хороша собой, но в эти минуты показалась всем красивой. И за это они ее не любили, ибо она показывала им что-то такое, чего у них никогда не будет, о чем они до сегодняшнего дня понятия не имели, да и иметь не могли. Они еще немного посмотрели на этот необычайный спектакль, и от рома. от тепла в их головах забегали мурашки, они стояли, сжав пальцы ног, как в кулак, и грозились этими сжатыми своими ногами проклятому Юго, ибо сегодня выиграл он. Его победа была не на день, и не на два, а навсегда. Это они понимали сейчас со всей опреленностью. Они стали расходиться по домам. С плохо скрываемой злобой благодарили за ракию, неискренне и быстро прощались и уходили. Каждый по отдельности, каждый к своей жене, поджидающей его дома с полным коробом упреков, каждый к жене, которая не привыкла мыть кому-то ноги. Естественно, никто из них дома и не пытался о том заговорить. Каждый заранее предвидел ожидающий его ответ. Но этот таз с горячей водой уже прочно засел в них, во сне они видели эту сцену каждую ночь. Этого он нам не имел права делать. Такие вещи делать им никто не смеет. Я не думаю, что в тот раз, когда они совершили эту подлость, там были все, но о двух-трех знаю точно. Они подстерегли его однажды вечером, когда он возвращался с лесопилки, схватили, повалили на землю и отомстили ему. Они избили его и отрезали усы. Эти роскошные черные усы, которые никогда ни перед кем ни сникали, не перед кем не повисали к земле. Я видел, как он с окровавленным лицом идет домой, как больно ему ступать, и как переваливается он из сторону в сторону. До сих пор я слышу эту странную мелодию, которой он прощался. Он уехал. Просто однажды утром его уже здесь не было. Никто его не хватился, все, собственно, были рады. В конце концов, это был пришелец, и нечего ему здесь было делать. Я не знаю, куда он уехал, и что с ним случилось, но вспоминаю его всякий раз, когда вижу, как в небе тихо реет ласточка. Если закрыть глаза, то ясно видишь, что это усы Юго. Прекрасные и величественные. Усы смотрят на меня с неба и зовут: "Так что? Моет жена тебе ноги?" Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
