Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Русские ВопросыАвтор и ведущий Борис ПарамоновКоролева по-советскиС неделю назад в американской прессе появилось такое сообщение: В городе Конкорд, штат Северная Каролина, прихожанами Епископальной церкви избран новым епископом открытый гомосексуалист достопочтенный Кэнон Джин Робинсон. На церемонии присутствовали две его дочери, зять и нынешний партнер Марк Эндрью. Епископальная церковь - отделение Англиканской церкви, насчитывающей во всем мире 79 миллионов последователей, в том числе 2 миллиона 300 тысяч в США. Выборы производились коллегией из священников и мирян: за Робинсона голосовали 58 из 77 священников и 96 из 165 мирян. Выборы должны быть утверждены советом епископов и представителей приходов на Генеральном Собрании, которое состоится 28 июля. Новому епископу 56 лет. Раньше он служил в Риджвуде, штат Нью Джерси, специализируясь на духовном окормлении подростков и больных спидом. Свою новую сексуальную ориентацию он осознал и объявил в 1986 году и тогда же развелся с женой. Епископальная церковь в Соединенных Штатах не впервые демонстрирует либерализм и склонность к новациям. Так, в 1988 году англиканским епископом в штате Массачусетс была выбрана женщина - Барбара Харрис. Англиканская церковь, сохранившая многие установления католицизма, например монашество, тем не менее, не требует целибата, то есть безбрачия священников. Поэтому неудивительно, что у достопочтенного Робертсона две дочери. Тот факт, что у него появился однополый партнер, предстоит еще канонически осознать. Но в принципе разрешив священникам сексуальную жизнь, епископалы-англикане имплицитно допустили возможность ситуаций, подобных той, что создалась в Северной Каролине, - ибо сексуальность, как выяснилось в наше время, не имеет однозначной гендерной детерминации. Двуполые, гетеросексуальные отношения, как показал Зигмунд Фрейд, - это продукт культуры, но не природы. Но и в природе существует факт гомосексуализма среди животных. В свое время незабываемое впечатление на меня произвела одна страница журнала "Тайм", несколько колонок которой занимала статья Солженицына о непонимании коммунизма в Америке, а последнюю колонку - заметка о ящерицах-лесбиянках. Нас, однако, интересуют не животные, а люди. Психоанализ выяснил существование у человека негенитальной сексуальности. Ребенок проходит несколько стадий сексуального развития, первая из них - оральная, генетически связанная с сосанием материнской груди. Затем наступает стадия анальной сексуальности и лишь в последнюю очередь - генитальной. Но таковая может и не наступить: сексуальность задерживается на одной из предыдущих стадий. Фрейд называл это задержкой в сексуальном развитии, но само слово "задержка" не совсем адекватно, ибо человек, не ставший гетеросексуальным, отнюдь не является отсталым, дефектным в умственном отношении. Это, между прочим, свидетельство духовности секса или, как говорил древнегреческий философ Платон, эроса. Среди гомосексуалистов мы насчитываем множество гениев, например Микельанджело. (Не хочу называть Чайковского, он, говорят, не гений.) Следы подавленного, репрессированного гомосексуализма обнаруживаются вообще у массы людей, среди общеизвестных - у Блока и Достоевского. С этим же связан факт бисексуальности - возможности обеих половых ориентаций, - тот факт, который продемонстрировал вышеуказанный епископальный священник. Многие гомосексуалисты вообще способны к половому общению с лицами противоположного пола. В связи с этим кажется уместным привести свидетельство русского писателя-эмигранта Василия Яновского, который, будучи врачом, считал себя вправе задавать соответствующие вопросы своим знакомым-гомосексуалистам. Один из них, выдающийся английский поэт Оден сказал, что он имел сношения с женщинами, но каждый раз ему при этом казалось, что он валяет дурака. Наоборот, эмигрантский поэт Георгий Адамович вспоминал о случае общения с женщиной как о кошмаре, страшнейшем, чем Ленин и Гитлер вместе взятые. Тут уж заодно сообщим о самом поразительном факте: к сношению с женщинами технически способны кастраты, только они не испытывают эротического влечения как такового. Известно, что в древнем Риме развратные матроны заводили любовников-кастратов: это было удобно, так как исключало возможность внебрачной беременности. Я узнал об этом из книги современного американского автора Дэвида Фридмана "Культурная история пениса". Вот давайте и мы займемся культурной историей сексуальности - не в общем теоретическом развороте, конечно, а на сравнительно локализованном пространстве: в России. "Историю сексуальности" написал Мишель Фуко: книга скучнейшая и малопонятная. Камилла Палья, не любящая Фуко и вообще современных модных французов, сказала, что скучно написать о сексе мог только человек или бездарный, или ничего в нем не понимающий. Тут скорее второй случай. Кстати, Фуко был гомосексуалистом и умер от СПИДа (ходили слухи, что он им специально заразился). Историю сексуальности в России пишут в основном американцы, самый известный среди них Эрик Найман. Но ни у кого я не встречал мысли, на которую набрел сам: о социализме и коммунизме как своеобразном сексуальном феномене. Кое-какие мысли - причем первейшего значения - высказывали в России до революции, в символистских кругах, но очень завуалированно и не в связи с социализмом, а в плане обсуждения так называемой соборности. Ясное осознание сексуальных импликаций социализма было у молодого Герцена, но эта мысль у него осталась теоретически не развитой. Впрочем, об этом потом. Сейчас же я хочу вспомнить одну очень знаменитую в свое время женщину, которая и прославилась тем, что в связи с социализмом остро ставила половой вопрос. Эта женщина, само собой разумеется, - Александра Михайловна Коллонтай, видная, еще дореволюционная большевичка, впоследствии посол СССР в Мексике, Норвегии и Швеции. Я помню, как впервые встретился, так сказать, с живой Коллонтай. Разумеется, я знал это имя, да всякий советский школьник в принципе должен был знать: она упоминалась в известных, в школьные программы включенных воспоминаниях Горького о Ленине. Там приводились запомнившиеся слова меньшевика Мартова: в России только два настоящих революционера - Ленин и Коллонтай. Но имя это казалось принадлежащим к давнему и забытому прошлому. Оказалось - не совсем и не везде забытому. В Риме в 1977 году я забрел в маленький окраинный кинотеатр, в котором шел интересовавший меня фильм Аллена Рене "В прошлом году в Мариенбаде". Эта киношка оказалась принадлежащей клубу анархистов, развернувшим в фойе некую экспозицию, и вот там я увидел переведенные на итальянский книги Александры Коллонтай. Русское прошлое оказалось элементом западного настоящего. Но экспозиция, помнится, была посвящена феминизму, и Коллонтай бралась в этом аспекте. Прославилась она, однако, другим: попыткой радикального пересмотра половой практики в стране победившего социализма. Это она разработала первое советское законодательство о браке, ставшее мировой сенсацией; тогда и стали на Западе переводить сочинения Коллонтай. Это то самое законодательство, по которому можно было развестись без уведомления супруга, заплатив трешницу в загсе. Эта практика стала причиной массы трагикомических ситуаций, описанных в частности во многих рассказах Зощенко. Как видим, ассоциации Коллонтай вызывала не совсем серьезные, что видно уже в словах Мартова. А недавно мне попались воспоминания художника-карикатуриста Бориса Ефимова; говоря о сатирических журналах начала 20-х годов, он вспоминает одну карикатуру, имевшую касательство к Коллонтай. Она была в то время женой Петра Дыбенко, революционного матроса, ставшего заместителем наркомвоена по морским делам. (Кстати, уже из другого источника: была шуточка - "замком по морде", что означало как раз "заместитель наркома по морским делам"). А сама Коллонтай была одно время наркомом социального обеспечения. У ее наркомата (по-нынешнему - министерства) произошел какой-то конфликт с военным ведомством, и появилась карикатура: супружеская кровать, у которой валяются две пары обуви: изящные женские туфельки и грубые матросские сапоги; подпись: "Семейные трения". Тот же Борис Ефимов приводит тогдашний анекдот: Коллонтай знакомят с неким мужчиной, и она, протягивая руку, представляется: Коллонтай. "Как это?" - спрашивает растерявшийся мужчина. - "Вы что, маленький? Вам объяснять надо?" - отвечает Коллонтай. Как видим, Александра Михайловна Коллонтай ощущалась анекдотическим персонажем, вроде тещи, только, так сказать, с противоположным знаком. Между тем о Коллонтай исключительно тепло пишет Илья Эренбург в своих известных мемуарах. Вот несколько фраз оттуда: Впервые я ее увидел в Париже в 1909 году, на докладе, или, как тогда говорили, реферате. Она показалась мне красивой, одета была не так, как обычно одевались русские эмигрантки, желавшие подчеркнуть свое пренебрежение к женственности; да и говорила она о том, что должно было увлечь восемнадцатилетнего юношу, - личное счастье, для которого создан человек, немыслимо без всеобщего счастья. (...) А познакомился я с Александрой Михайловной только двадцать лет спустя в Осло, где она была полпредом. После Октябрьской революции Коллонтай назначили наркомом государственного призрения, она создавала ясли, отвоевывала для детей молоко, подготовляла декреты об охране материнства. Проект первого советского закона о браке был написан Александрой Михайловной, в нем, конечно, не было ни "матерей-одиночек", ни "внебрачных детей". (...) Меня подкупал естественный демократизм Александры Михайловны. Она свободно, оставаясь самой собой, беседовала и с чопорным шведским королем, и с горняками. Познакомив меня с домашней работницей, она сказала: "Это мой личный секретарь". Обедали в посольстве все вместе - сотрудники, шоферы, работница. Коллонтай обладала даром воспитывать, и много молодых людей, работавших под ее руководством, обязаны ей своим духовным развитием. Самое интересное в этом отрывке - слова о личном счастье, невозможном без всеобщего: Эренбург много темнил и недоговаривал в мемуарах; по этим смутным словам нельзя догадаться, о чем, собственно, говорила Коллонтай. Между тем тут и был, что называется, пойнт ее интересного социалистического варианта. Мы сейчас поговорим об этом подробно. У нас ни в коем случае не должно создаваться впечатление о Коллонтай, подобное тому, что зафиксировано в анекдотах 20-х годов. Она не была комическим персонажем. Анекдоты эти, вот уж точно можно сказать, - обывательские. Обывателю, конечно, нужно сочувствовать - он полезный член общества, и лавочки его экспроприировать не след, но и не следует полагаться на его суждения касательно культурных вопросов. Можно было бы сказать, что все эти анекдоты о Коллонтай суть пример народной смеховой культуры, по Бахтину, реакция материально-телесного низа, но как раз последний гораздо адекватнее представлен именно у самой Коллонтай. Она и говорит в точности то, что Бахтин говорил о так называемом коллективном народном теле. Есть три ключевых фразы у Коллонтай. Это названия ее сочинений - "Любовь пчел трудовых" и "Дорогу крылатому Эросу!" Первое - сборник как бы художественных рассказов, очень слабых по исполнению: писательницей она явно не была; второе - название статьи, напечатанной в журнале "Молодая Гвардия" в 1923 году. И третье запомнившееся выражение, с ней связанное, - "теория стакана воды": мол, удовлетворять половое влечение нужно так же просто, как выпить воды, если мучает жажда. Статья "Дорога крылатому Эросу!", в отличие от "Пчел трудовых", - интересное сочинение. Коллонтай начинает с исторического очерка сексуальных нравов человечества и говорит вещи, в общем, давно известные и бесспорные: что в Древней Греции половое общение с женщиной было отодвинуто на задний план и преобладала мужская дружба (в подробности она не вдается), что в Средние Века возникло понятие индивидуальной любви (культ прекрасной дамы у рыцарства), но любовь отделялась от брака, что в буржуазном обществе утвердилась моногамная семья, но основана она была не столько на любви, сколько на материальных соображениях. Эти общеизвестные факты разве что затемняются у Коллонтай попытками истолкования их исключительно в духе экономического материализма: то, что позднее назвали вульгарной социологией. Интересное и как бы новое начинается, когда Коллонтай ставит вопрос о формах любви в стране победившей пролетарской революции, то есть в социалистическом обществе. Ее тезис: в таком обществе неизбежно произойдет ослабление и распад моногамной семьи, что любовь не может здесь ограничиваться пределами супружеской или просто любящей пары. Приведем обширную цитату из статьи "Дорогу крылатому Эросу!": Но может ли такой идеал, такая исключительность в любви отвечать интересам рабочего класса? Не становится ли, наоборот, важным и желательным с точки зрения пролетарской идеологии, чтобы чувства людей становились богаче, многоструннее? Не является ли многострунность души и многогранность духа именно тем моментом, который облегчает нарастание и воспитание сложной, переплетающейся сети духовно-душевных уз, которыми скрепляется общественно-трудовой коллектив? Чем больше таких нитей протянуто от души к душе, от сердца к сердцу, от ума к уму - тем прочнее внедряется дух солидарности и легче осуществляется идеал рабочего класса -- товарищество и единство. Исключительность в любви, как и "всепоглощение" любовью, не могут быть идеалом, определяющим отношения между полами с точки зрения пролетарской идеологии. (...) Такое выделение "любящей пары" (в кавычках), моральная изоляция от коллектива, в котором интересы, задачи, стремления всех членов переплетены в густую сеть, станет не только излишним, но психологически неосуществимым. (...) чем крепче будет спаяно новое человечество прочными узами солидарности, чем выше будет его духовно-душевная связь на всех ступенях жизни, творчества, общения, тем меньше места останется для любви в современном смысле слова. Мы видели, что попытки осуществления этого якобы пролетарского идеала на практике - хотя бы советский брачный кодекс 20-х годов, созданный самой Коллонтай, - приводили сплошь и рядом к трагикомическим ситуациям "зощенковского" типа и способствовали созданию в массовом сознании некоего анекдотического мифа о ней. Но тема, поднятая Коллонтай, очень серьезно отозвалась в тогдашней советской - равно как и антисоветской - литературе. Пример последней, конечно же, - "Мы" Замятина: всеобщая любовь по карточкам, по "розовым талонам", дающим право каждому и каждой обладать каждой и каждым. Несомненно, этот сюжет инспирирован писаниями Коллонтай. А вот событие безусловно советской литературы - "Цемент" Гладкова. При весьма незначительных литературных достоинствах эта книга имела мировой резонанс, была переведена чуть ли не на все языки (да и сейчас продолжает издаваться на Западе: я своими глазами видел новое издание "Цемента" в Америке лет пять назад). Единственная причина такого успеха - сюжет об отношениях Глеба Чумалова, героя романа, с Дашей: она отказывает ему в его супружеских правах, оставаясь в то же время его женой и, так сказать, товарищем по борьбе. Но и самое великое произведение советской (да, всё-таки советской, несмотря на запрет и непечатание) литературы - гениальный "Чевенгур" Андрея Платонова - построен по коллонтаевской схеме. В обществе лишенных собственности только и может развиться настоящая любовь: "товарищество против имущества". Единственная "исключительная пара" - Прокофий Дванов и Клавдюша Клобзд - рвачи, озабоченные сохранением и приумножением имущества, классический "буржуазный" союз. Но у Платонова этот самый "крылатый Эрос" выражается в зловещей форме иссякновения бытия, схождения на нет самой его материальности. Люди у Платонова "обретают в голом порядке друг друга" И этот голый порядок уже трудно назвать Эросом: скорее это Танатос. Теперь можно поставить вопрос: а вправду ли это влияние именно Коллонтай, сказавшееся и на простоватом Гладкове, и на изысканном Замятине, и на гениальном Платонове? Мы прочитали у Эренбурга, что Александра Михайловна Коллонтай была женщиной вполне пристойной и заслуживающей всяческого уважения, и ему не верить нельзя; но значит ли это, что она была такой уж провидицей, обнаружившей скрытые, хочется даже сказать мистические, корни вроде бы прозаичного социализма? Конечно, нет. Соответствующие мысли Коллонтай - не ее мысли. В форме советского агитпропа выступили старые, дореволюционные идеи русских символистов, Вячеслава Иванова. (Отсюда же и сходство с Бахтиным, вылезшим из ивановского жилетного кармана.) Тайная идея, владевшая сознанием символистов была - социальный союз как союз сексуальный, эротизация социальности, выступавшая под пышным квази-религиозным псевдонимом пресловутой соборности. Вот порождающий текст Вяч. Иванова, откуда вышли все коллонтаевские псевдо-пролетарские дерзновения: Человечество должно осуществить симбиоз полов коллективно, чтобы соборно воззвать грядущее совершение на Земле единого богочеловеческого Тела. Индивидуальный же симбиоз должен слыть в общественном мнении не нормой половых отношений, а отличием и исключением, оправдываемым и великою любовью, и добрыми делами четы. Это из доклада Вячеслава Иванова "О достоинстве женщины", обнародованного еще в 1908 году. Прочтите этот текст, и вы увидите, что он полностью переписан Коллонтай. Всё, что она сделала самостоятельно, - это неуклюжая попытка объявить эти идеи марксистско-пролетарскими. Впрочем, действительно ли неуклюжая? Мы упоминали в самом начале Герцена, а именно у него социалистическая идея была первоначально сексуально окрашенной. Задача социализма, писал Герцен, - это освобождение женщины и раскрепощение плоти. Текстуально: Сен-симонизм лег в основу наших убеждений и неизменно остался в существенном... С одной стороны, освобождение женщины, призвание ее на общий труд, отдание ее судеб в ее руки, союз с нею как с ровным. С другой - оправдание, искупление плоти ... человек достигал созвучного единства, догадывался, что он существо целое, а не составлен, как маятник, из двух разных металлов, удерживающих друг друга, что враг, спаянный с ним, исчез. Эти мысли появились у Герцена не просто под влиянием тогдашнего сен-симонизма - формы так называемого утопического социализма, а связаны с конкретным событием - процессом в 30-е годы 19 века сен-симониста Анфантена, вызвавшим резонанс во всем культурном мире. Он проповедовал идеал социального союза как союза свободной сексуальности. Отсюда и пошло убеждение тех лет, что социализм предполагает разрушение семьи и обобществление жен. Эта идея, по-настоящему никогда не реализовавшись на практике, составляет всё же интимное ядро социализма и его, так сказать, конститутивный принцип, демонстрирует его логический предел. Интересно при этом, что у Герцена в цитированных словах появляется идеал человека как двуединого, то есть бисексуального, существа. Это древняя идея андрогина, Платоном еще высказанная: целостный человек - это мужеженщина. Но Платон и был, среди прочего, первым теоретиком социализма, автором коммунистической утопии. А новейший теоретик марксистской складки Герберт Маркузе призывал к возвращению социализма от науки к утопии, и один из своих основных трудов - "Эрос и цивилизация" - построил как сексуальную параллель к Марксову экономизму: в буржуазном индивидуалистическом обществе не существует полового удовлетворения, Эрос отчуждается и присвояется правящими классами. Задача социализма - вернуть массе полноту сексуального счастья, экспроприировать сексуальных экспроприаторов. В общем опять-таки коллективный секс: "групповуха" на нынешнем постсоветском языке, а на архаическом религиозном - свальный грех. Так что в какую-то жилу Коллонтай попала. Нельзя, правда, сказать, что это жила плодоносная, и лучше всех это продемонстрировал не столько Платон, сколько Платонов (интересно и знаменательно это конечное совпадение двух великих имен). Но похоже, что эта мечта - о свободном коллективном сексе - неизбывна в человечестве, выдает существенную черту его коллективного бессознательного. Не столько мужчина и женщина хотят стать единым существом, сколько человечество слиться в некий хоровод (излюбленный образ символиста Иванова); пежоративно его можно назвать крысиным комком или змеиным склещением, а в более приятной ассоциации - пчелиным ульем. Известно, что у пчел и муравьев - этой излюбленной модели общественного устроения ранних социалистов - существует матка-королева, с гибелью которой распадается улей или муравьиная куча. Вот такой королевой, похоже, видела себя Александра Коллонтай, при всем ее отмеченным Эренбургом демократизме. Интересная была женщина. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
