Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Русские ВопросыАвтор и ведущий Борис ПарамоновПирожное "Сталин"В октябре нынешнего года была возможность отметить некий юбилей, кажется, не замеченный российской прессой. Да и юбилей не круглый: 65 лет со дня появления пресловутой "Истории ВКП(б). Краткий курс", с 1938 года до самой смерти Сталина бывшей главным инструментом советской идеологической пропаганды. Эта книга, написанная суконным языком партийных канцелярий, объявлялась личным творчеством Сталина - "гениальным трудом товарища Сталина". Существовало мнение, что одна из глав "Истории", так называемая философская, была действительно написана самим Сталиным - сухой ученический конспект о диалектическом и историческом материализме. Есть данные, говорящие за то, что это действительно был конспект неких лекций, которые давал Сталину советский марксистский теоретик Стэн, из бухаринского Института Красной Профессуры. Пятнадцать лет, а то и больше с этой главы начинался учебный год в системе политического просвещения, охватывающей всю страну. Это был некий катехизис, обязательный для всеобщего запоминания. Надо сказать, что подлинный марксизм гораздо интереснее, там есть о чем поговорить (мы сегодня и поговорим). Советским людям подносился некий несъедобный экстракт, какой-то сухой порошок из марксизма. После смерти Сталина эта глава была объявлена вульгаризирующей марксизм, и постепенно вся эта Книга - Краткий курс истории ВКП(б) была изъята из политического обращения. (Не знаю, нужно ли напоминать, что ВКП(б) - это абревиатура, означающая Всесоюзную коммунистическую партию (большевиков). ВКП и маленькое "б", как острили смельчаки в то время. Партия была переименована на 19 съезде в 1952 году в КПСС - коммунистическую партию Советского Союза. Главным пороком пресловутой книги объявили то, что Сталин переписал в ней историю партии "под себя" - поставил себя рядом с Лениным на всех этапах большевицкого революционного движения. Соответственно, были принижены, не то слово - разоблачены, осуждены и выброшены из истории - подлинные соратники Ленина и главные деятели настоящей большевицкой революции. Троцкий, Зиновьев с Каменевым, Бухарин и прочие трактовались как враги партии и революции с самого их начала. Этому абсурду приходилось верить - и верили. Это был яркий пример феномена двоемыслия, описанного Оруэллом в его антиутопии "1984". Вообще Сталин действовал точно по его рецепту ( а лучше сказать, этот рецепт Оруэлл извлек из практики самого Сталина): кто владеет настоящим, тот владеет прошлым; кто владеет прошлым, тот владеет будущим. История ВКП(б) была написана по методике оруэлловского Министерства Правды (или опять же наоборот). Всё это основательно забыто и не так уж интересно в нынешнее время, у которого иные заботы. Но всё же есть в Кратком курсе интересные сюжеты, кое-какие кодовые слова, позволяющие взглянуть не только на сталинизм, но и на самый марксизм с весьма неожиданной точки зрения. Так, например, мы находим в этой книге выражение "культ личности", каковым ярлыком был заклеймен позднее сталинский период советской истории. Известно, что в соответствующих документах ЦК этот термин был взят из переписки Маркса, в которой он протестовал против возвеличения собственной фигуры и протестовал против какого-либо "культа личности" в коммунистическом движении. Но это же выражение встречается в Истории ВКП(б) в очень неожиданном контексте. Говоря о так называемой "эпохе разброда и шатаний" среди интеллигенции после поражения первой русской революции, учебник сообщает следующее: "Наступление контрреволюции шло и на идеологическом фронте. Появилась целая орава модных писателей, которое критиковали и "разносили" марксизм, оплевывали революцию, издевались над ней, воспевали предательство, воспевали половой разврат под видом "культа личности". Тут всё смешано в кучу: и подлинный русский культурный ренесссанс, и всякого рода тогдашняя бульварщина, вроде сочинений Арцыбашева и Анатолия Каменского. Но выражение "культ личности" идет, несомненно, от тогдашней моды на Ницше, которой не избегли даже некоторые марксистсы, например Луначарский (не говоря уже о Горьком, мировоззрение которого грамотные критики определяли как "босяцкое ницшеанство"). Самое интересное, однако, в том, что этот самый культ личности можно обнаружить в глубине самого что ни на есть подлинного марксизма. Это, конечно, сложный философский сюжет, тут многое нужно вспомнить: не только о происхождении марксизма от Гегеля, но и о происхождении самого Гегеля из романтических источников. Романтизм был эстетически ориентированным мировоззрением: считалось в романтизме, что мир построен по модели гениального художественного произведения, в его единстве сознательного и бессознательного. Или, наоборот, что не меняло дела: всякое гениальное художественное произведение воспроизводит модель построения мира. Гениальный художник объявлялся чем-то вроде демиурга, строящего мир по проекту Бога. У Гегеля эта романтическая установка в принципе была сохранена, но рационализирована; как тогда говорили, он приучил Шеллинга к порядку Фихте. Но рационализм Гегеля - мнимый, игровой, сама его знаменитая диалектика есть не что иное как переименованная романтическая ирония. Романтики говорили, что в бытии вечный хаос превозмогает и оживляет установившиеся структуры мироздания, что предметы и вещи - только временные узлы собирания мировых творческих сил. Позднее советский исследователь романтизма Берковский сказал: романтизм - это бунт леса против мебели. Такова же гегелевская диалектика: это, его собственными словами,- процесс, в котором всеобщее отвергает формы конечного. В бытии тотальность (или, как говорил Гегель, конкретное) первичнее любых устоявшихся форм бытийности или культуры. Движение тотального, создающего по пути и тут же уничтожающего конечные формы, есть исторический и в то же время мироустроительный процесс. Этому движению Гегель стремился придать рационалистическую форму самодвижения понятия, логических категорий. То есть, в отличие от романтиков, у Гегеля демиургом становится не гениальный художник, а философ, в голове которого осознается и приводится в систему весь этот процесс. Философию Гегеля принято называть панлогизмом: логика у него - онтология, учения о первоосновах бытия. Что сделал из Гегеля Маркс? Он перенес самодвижение гегелевских понятийных категорий - мироустороительный, как помним, процесс, - в специальную сферу отдельной науки, политэкономии: то есть сконструировал бытийный - в его случае исторический - процесс в движении экономических категорий, сделал онтологией политэкономию, а в проекте на реальную историю - развитие социально-экономических формаций. Вообще-то первым сделал это не он, а Прудон, по наводке русского знатока Гегеля Михаила Бакунина, в знаменитой в свое время книге "Система экономических противоречий", за что ревнивый Маркс и возненавидел обоих. Герцен говорил, что человек, не прочитавший гегелевскую "Феноменологию духа" и "Систему экономических противоречий" Прудона, неполон, несовременен. Сейчас это, конечно, не более чем интересная культурная архаика. Любопытно, что будут говорить через сто лет о Бодрийяре и Фуко? Но пока мы еще остаемся во вполне культурной сфере - до Сталина еще не дошли. Как Сталин и его практика тоталитарной диктатуры вписывается в эти романтически-гегельянские и марксистские схемы? Вполне органически вписывается. Я об этом в свое время, в 1977 году, написал статью "Культ личности как тайна марксистской антропологии", которую перевели в Италии, и я, эмигрировав, целый год стриг с нее купоны - разъезжал с выступлениями по всей стране (только в Венеции три раза побывал). Эта статья, кстати, открывает мой второй большой сборник "След" (изд-во "Независимой Газеты", 2001 год). Итак, Сталин. Что он сделал? Собственно говоря, ничего, что не входило бы в схему диалектического процесса, опрокинутого на процесс социальный. Коммунистический тоталитет - это бесклассовое общество, построяемое по диалектическому закону: всеобщее, отвергающее формы конечного. Вот Сталин это и делал - отвергал формы конечного. Только в его случае этот процесс шел по телам живых людей и культурно-ценных общественных структур. Тоталитарный диктатор Сталин - это модифицированный демиург романтической и гегелевской философии, при мотивировке Марксом орудующий в обществе. Вот почему в Сталине можно узнать шеллингианского гения-художника, моделирующего мир по божественному проекту. Но этот художник - или, у Гегеля, философ, - и есть Бог. Тоталитарное общество становится аналогом художественного произведения. Художественное произведение, как известно, строится тотально, в нем нет неорганизованного материала (это потом доказывали русские формалисты, которых я тоже свел к романтическому шеллингианству). Эту же мысль позднее подробно развил философ Борис Гройс в своих сочинениях, объединенных под общим титлом "Стиль Сталин". Приведу несколько фраз из моей давней статьи: "В марксизме тоталитарный диктатор выполняет ту же функцию, что гений в романтизме... Миф из сферы духовного творчества проник в ткань социального бытия. Тоталитарный социализм - не что иное, как социализация мифотворческой установки гения-творца". Такова философия сталинизма, в глубокой основе своей, в корнях и источниках, - эстетическая. Но есть еще тема более обыденная, биографического, что ли, порядка. Замечено, что многие тоталитарные диктаторы пробовали себя в художестве. Гитлер, как известно, пытался стать художником. Мао Цзе дун писал стихи. Стихи писал и Сталин в юности, и даже печатался. Я прочитал в книге Радзинского, что даже в 1907 году, когда ставший профессиональным революционером Сталин и думать забыл о грехах юности, одно его стихотворение было напечатано в антологии лучших грузинских стихов. Ну а если вернуться к Гитлеру, то как не вспомнить замечательное эссе Томаса Манна "Братец Гитлер", где он с фюрером как бы психологически идентифицируется - говорит о тождестве художественного темперамента как такового, независимо от того или иного качества художественной реализации. Впрочем, в случае Гитлера такой художественной реализацией и был Третий Рейх - трагедийная поэма в духе Вагнера. А про Сталина мы уже говорили в этом плане: коммунизм, тоталитарный социализм был обществом, построенным по образцу художественного произведения, - и не только в смысле выдумки, подменяющей действительность, но и в плане тотальной организации всех сторон общественной жизни. Эта тотальность и есть формально общее между коммунизмом и художественным произведением, сделанным до конца, то есть совершенно. Естественно, что совершенство такого тоталитарного общества - выдуманное, мифическое, оно менее реально, чем заведомая выдумка какой-нибудь "Анны Карениной" или "Мадам Бовари". Интересно, что одна из самых последних новинок русской литературы, да еще выдвинутая на премию Букера, трактует как раз эту тему: Сталин и художники. Это роман патриарха (хочется даже сказать - советской) литературы Леонида Зорина "Юпитер". Вещь эту уже и хвалили активно, и негодующе ругали. Напомню тему романа: известному и хорошему актеру поручают роль Сталина даже не в пьесе, а в некоем художественно-документальном монтаже, использующем фактические данные эпохи, такие, как разговоры Сталина с Пастернаком и Булгаковым, письма Булгакова Сталину. Актер Сталина ненавидит, пьеса ему не нравится, да и автор не пришелся по вкусу, но профессионализм берет верх, и актер начинает, что называется, вживаться в роль. Он придумывает писать дневник за Сталина, с оценками, даваемыми им его корреспондентам и собеседникам. И вот постепенно возникает парадоксальная картина: Сталин в этих записях актера - талантливого, подчеркиваем, актера! - делается крупнее и значительнее его собеседников. Мэсседж тут вроде того, что реальный опыт - опыт власти делает человека крупнее, чем самый крупный художественный дар. Пастернак хочет говорить со Сталиным о жизни и смерти (известный сюжет), а Сталин думает: что он может знать о жизни и смерти? Об этом знает только тот, кто ими распоряжается. В общем у актера происходит самоидентификация со Сталиным, он становится Сталиным - и не зная, что делать с этим сюжетом дальше, автор (Леонид Зорин) то ли отправляет его в сумасшедший дом, то ли под машину. Приведу суждение о романе "Юпитер" уважаемого мной критика Александра Агеева, который считает, что Букера надо дать именно Зорину:
Как видим, Сталин не уходит из культурного горизонта современной России, а не только прославляется на демонстрациях обнищавшими бабками-пенсионерками. И я еще раз хочу вернуться к теме, которую мы обсуждали в прошлой передаче "Русских Вопросов". Я тогда говорил о статье Натальи Ивановой "Новый агитпроп: в "правом" интерьере и "левом" пейзаже", произведшей, как выясняется, сильное впечатление на прочитавших ее интеллигентных россиян. Беру сейчас то из статьи, что имеет прямое отношение к нашему сегодняшнему разговору.
В свете всего сказанного, мне кажется, что тревоги Натальи Ивановой, вполне понятные у интеллигентного человека, раздраженного зрелищем некоей декоративной ресталинизации, всё же необоснованны. Всё, что происходит сейчас в этом плане - каковы бы ни были действительные намерения властей, - не могут восстановить сталинизм как тоталитарную диктатуру. Сталинская эстетика понимается и берется в чисто внешнем, поверхностном плане. Пытаются восстановить, как я понял, некие церемониальные аспекты сталинского времени, вроде каких-то тематических парадов на Красной площади. Как я постарался показать, сталинская "эстетика" (при непременном взятии этого слова в кавычки) злокачественна в той мере, в какой она восстанавливает и модифицирует глобальный проект романтически-гегельянской философии и ту игру, которую вел с ней Маркс. Непременная черта этого, условно говоря, эстетизма - отрицание реальности, замалчивание правды, повседневное внедрение мифа. Социалистический реализм, как это называлось уже в непосредственной сталинской эстетике. Вот этой тотально-утопической установки нет в действиях - да, думается, и в намерениях - сегодняшнего российского режима. Для восстановления сталинизма потребна некая невинность, которой сейчас в бывшем советском опыте нет. Этот опыт и был потерей невинности, а восстановить оную, как известно, нельзя. Никакие "секреты Помоны" здесь не помогут. Как известно, невинность или есть, или ее нет. Это только бедная девушка Юля Беломлинская после многих лет бурной жизни сумела обрести девственность - о чем и рассказала читателям с неподражаемым юмором в одноименной книге. А постсоветскому обществу никакие вагинальные расширители не нужны: в его прошлом зияет такая дыра, которую уж точно ничем не прикрыть. Понятно, что нынешний российский режим нельзя назвать венцом демократии. Как говорил персонаж Зощенко: "Рубаха у меня, не скажу, что грязная; рубаха не шибко грязная". Так и режим Путина не шибко демократический. Но от цензуры фильмов о Чечне или от посадки Лимонова до сталинизма так же далеко, как от Юли Беломлинской до матери Терезы. Те или иные репрессии власти не есть необходимое и достаточное основание для объявления этой власти тоталитарной. Девочка плачет - шарик улетел. Шарик как раз никуда не полетит, потому что он проколот. Власть может замалчивать те или иные аспекты действительности, недоговаривать что-то, давать дезинформацию, но она не подменяет целиком образа реальности. Кто-то сказал (да не Иванова ли сама?): наша свобода слова - это свобода читать сплетни об Алле Пугачевой. Но сплетни о Пугачевой или о каком-то Тарзане (явно не голливудском) - это тот прокол в оболочке мифа, отчего из него и вышел газ. Эренбург когда-то писал в "Хулио Хуренито" о религии вообще и римском папе в частности: "Бедный ватиканский узник, ему до сих пор снится враг Вольтер, но он не заметил киноактера Макса Линдберга". Со Сталиным покончили не Ельцин с Гайдаром, а "татушки". Интеллигенты переживают, что на Красной площади восставливают сталинскую эстетику, но сами почему-то не догадываются взять и сделать про него - из него - кинокомедию, на манер того как Чаплин сделал "Великого диктатора". Они не догадываются и о другом: о том, что сама власть из Сталина делает комедию. Он нынче - кукла, маска, личина. Вообще нынешний режим в Росии сильно напоминает Вторую империю во Франции - императорство Наполеона Третьего, маленького племяника великого дяди, как называл его Гюго. Напоминает в той мере, в которой стремится играть в великую империю и супердержаву, когда нет ни того, ни другого. И даже победы в Крымской войне нет, а есть Чечня - аналог мексиканской авантюры маленького Наполеона. Тут кажется уместным привести отрывок из одного парижского очерка Маяковского, написанного после первой его поездки во Францию в 1922 году. Маяковский посетил театр-варьете "Альгамбра" и описывает разные его номера.
Сдается, что сегодня в России Сталин играет что-то вроде этой роли, - только вот интеллигенция успокоиться никак не может; наоборот, беспокоится. Мне уже случалось приводить одну знаменитую остроту Сталина, когда он, решив отказаться от вульгарного социологизма исторической школы Покровского, сказал наркому просвещения Бубнову: твои школяры думают, что Наполеон - это пирожное. Сик транзит глориа мунди, как говорили древние: так проходит мирская слава. В России не могут понять, что нынешние игры власти со Сталиным знаменуют важнейшую его мутацию: он стал пирожным. Наш сладкий Сталин. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
