Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[09-01-03]
Факты и мненияВедущий Лев Ройтманe-mail: RoitmanL@rferl.org "Репортеры без границ": Россия опасна для журналистовВ прошлом году многие правительства воспользовались борьбой с терроризмом для усиления и оправдания репрессий против оппозиционных или независимых голосов. К такому выводу приходит в своем годовом отчете организация "Репортеры без границ", Париж. В два раза чаще журналисты подвергались нападениям и угрозам, резко выросло число арестов, расширилась цензура. При этом количество убитых журналистов сократилось - 25 против 31-го в позапрошлом году. Россия, где насильственной смертью погибли четыре журналиста, больше, чем где бы то ни было, оказалась "самой опасной в мире страной для журналистов. За убийствами там стояли криминальные авторитеты или местные власти". В обсуждении этого отчета участвуют: из Москвы директор Центра экстремальной журналистики Олег Панфилов; из Парижа писатель, публицист, юрист Аркадий Ваксберг; в Праге Андрей Бабицкий, Русская редакция Радио Свобода. Олег, именно ваш Центр чаще всего становится как раз источником данных по России и СНГ для международных журналистских организаций. К слову, на днях и в Нью-Йорке опубликован годовой отчет "Комитета защиты журналистов", тоже международная организация. Теперь вопрос, простите, в несколько парадоксальной форме: сегодня в России по доминирующему самочувствию журналист - это охотник или дичь? Олег Панфилов: Можно сказать, что в основном это плохо подготовленный охотник, плохо подготовленный к охоте. На самом деле все годовые отчеты и американского "Комитета защиты журналистов", и "Репортеров без границ" - это довольно относительная статистика. Мы не спорим с этими организациями, хотя данные наши несколько расходятся. И расходятся они только потому, что мы проводим в последнее время особо тщательно расследования всех фактов убийств и нападений на журналистов. По нашим данным, в прошлом году в связи с выполнением профессиональных обязанностей погиб только один журналист - Валерий Иванов, главный редактор газеты "Тольяттинское обозрение". Может быть, есть еще два факта убийства, материалы которых нам не позволяют ни говорить о том, что это не связано с профессиональной деятельностью, ни говорить категорически, что связано. Это Наталья Скрыль, редактор газеты "Наше время", и британский репортер, который был найден в Галашках на территории Ингушетии во время боя российского спецназа с бойцами чеченского сопротивления. Мы получили данные от своего эксперта о том, что тело британского журналиста было принесено в Галашки после того, как он сорвался в пропасть, таким образом погиб. Но все-таки я должен подтвердить выводы этих организаций в том, что увеличивается количество фактов цензуры. И в качестве примера могу привести весьма впечатляющую цифру: 15 раз телевизионная программа "Политическая кухня" нижегородской телекомпании ННТВ запрещалась в течение 2002-го года, в большинстве случаев без объяснений. И, наконец, самые серьезные факты нарушения прав журналистов и прессы за последние два с половиной - три года, конкретно говоря, во время правления президента Путина, это обыски, различные давления на редакции средств массовой информации, и огромное количество уголовных дел, которые возбуждаются против журналистов, чего почти не было во времена правления президента Ельцина. Лев Ройтман: Спасибо, Олег Панфилов, Москва. Действительно, по отчетам "Комитета защиты прав журналистов" и организации "Репортеры без границ" оказывается, что в России по причине профессиональной деятельности было разное количество убийств. Вы упомянули британского журналиста, я назову его имя - это Родди Скотт, оператор британского телеагентства "Фронтлайн", то есть "Линия фронта". Андрей Бабицкий, кто его убил - следствие конкретно не установило, но, по имеющимся данным, он пришел с чеченскими боевиками из Грузии. И вот другой пример, так сказать, пример кстати: фотограф-итальянец Рафаэле Цирелло в марте был убит в Рамалахе, западный берег реки Иордан, убит в зоне боевых действий. Израильская армия свою вину категорически отрицает. Мой вопрос: когда журналист ставит себя в подобные ситуации между двумя окопами, то, мягко говоря, не напрашивается ли он на неприятности, как мы видим, иногда и на трагедию? Андрей Бабицкий: Лев, конечно, напрашивается. Я думаю, это неизбежный риск, который включает в себя профессия. Журналист должен осознавать, когда он находится, скажем, по ту или иную линию фронта, что его будут отождествлять с людьми, воюющими по эту или другую линию фронта, и никто не будет дифференцировать, отделять его от воюющих, он будет восприниматься как такая же мишень. Это тот риск, который должен взять на себя журналист сознательно, когда он отправляется в такого рода путешествия. Я знаю это по собственному опыту. Надо сказать, что мне этот риск кажется оправданным, это такая профессия. Лев Ройтман: Чем этот риск оправдан? Андрей Бабицкий: Вы знаете, я вспоминаю свои обстоятельства, я считал необходимым для себя попасть в Грозный, а других путей, кроме как с чеченцами, пробраться туда не было, поскольку в тот момент, когда все это происходило, российские власти утверждали, что город оставили мирные жители, и поэтому он является отрытым для поражения, тогда как там оставалось от 30-ти до 50-ти тысяч человек, которые жили по подвалам. Мне кажется, именно журналисты должны были сказать о том, что в городе есть люди, о том, что они подвергаются опасности при этих бомбардировках и артиллерийских обстрелах. И в общем это, наверное, это более высокая цель - собрать информацию о том, кто является истинной жертвой такого рода действий военных и политических властей. Лев Ройтман: Спасибо, Андрей. Иначе говоря, высоким штилем - это общественное служение. Аркадий Иосифович Ваксберг, Париж, в своем годовом отчете организация "Репортеры без границ" приходит к выводу: "Безнаказанность по-прежнему остается правилом". Безнаказанность, естественно, по отношению к действиям или к бездействиям властей относительно журналистов, их прав, подчас и их жизни. Применительно к России, как вы объясняете этот вывод - безнаказанность? Аркадий Ваксберг: Прежде всего я бы отделил вопрос о той участи, которая может ожидать и, как мы видим иногда, ожидает журналиста, оказавшегося в так называемых горячих точках. Потому что там это неизбежно сопряжено с самими объективными обстоятельствами, в которых журналист находится. Точно так же рисковали и рискуют любые фронтовые журналисты, журналисты, которые находятся на передовой или близко к передовой, а все места, которые вы называли, это в сущности места боевых действий, это война, и на войне, естественно, журналист подвергается риску. Совсем другое дело журналист, который исполняет свой профессиональный долг в абсолютно мирных условиях, это его повседневная профессиональная обязанность. И тут его, казалось бы, защищают и закон, и правоприменительные органы, если он сам действует в соответствии с нормами закона. У нас все, к сожалению, не так. Все задают вопрос: почему не раскрыто, например, ни одно убийство журналиста за предыдущий и предшествовавшие годы? А какое убийство с очевидной политической основой у нас раскрыто? За убийствами, как говорится в отчете организации "Репортеры без границ", стоят криминальные структуры или различные политические силы. Но ведь применительно к данному случаю, к той проблеме, которую мы сейчас обсуждаем, это, как ни прискорбно, очень часто одно и то же. И тот, кто ищет преступника, тот в какой-то мере непосредственно сам или его начальство, или влиятельные силы, стоящие за ним, так или иначе связаны с теми, кого ищут. Поэтому меня это абсолютно не удивляет. Я хотел бы подчеркнуть такую вещь, ведь вы знаете, что прессу принято называть четвертой властью, как бы находящейся вслед за первыми тремя - законодательной, исполнительной и судебной, она как бы стоит вровень с ними, что, конечно, очень почетно и престижно. Ведь на самом же деле и претенденты на абсолютную монополию власти это очень хорошо поняли. На самом деле она превращается, а, возможно, уже превратилась в первую и даже просто в самую главную власть, ибо от нее зависит и существование других трех - кто в них войдет, кому те принадлежат, как действуют и так далее. Такой проблемы нет только при абсолютно диктаторских режимах даже без малейшего демократического декоративного фасада, как, например, в Северной Корее или Туркменистане. А во всех остальных случаях, играя в демократию, режим вынужден терпеть прессу, но стремится подчинить строптивых журналистов себе. А если это не удается, то шантажировать, запугивать, понудить прикусить языки. Так что ничего удивительного в том, что по абсолютно одной и той же модели происходят расправы с журналистами, кстати говоря, не только в России, но во всех без исключения странах СНГ. И обратите внимание на то, что в таких еще странах, как в Китае, в Иране, в Зимбабве, о чем тоже говорится в отчете "Репортеров без границ". Лев Ройтман: Спасибо, Аркадий Иосифович. Вы говорили о табели, о рангах властей, где пресса действительно иногда называется четвертой властью. Я думаю, что для того, чтобы она была реальной властью с этим порядковым номером "четыре", по крайней мере, третья власть - судебная, к которой пресса и обращается за защитой, должна быть самостоятельной властью наряду с первой - законодательной и второй - исполнительной. Так вот, в тех странах, где прессе особенно худо, эта третья власть - судебная, как раз-то властью реальной, независимой и не является. Олег Панфилов, что предпринимает журналистское сообщество сегодня и что оно может в нынешних обстоятельствах предпринять для того, все-таки, чтобы свое профессиональное достоинство защитить? Ведь это поразительная вещь, но общественное мнение отнюдь не считает в России, что пресса должна пользоваться полной свободой слова. Олег Панфилов: Поразительная вещь заключается и в том, что, на самом деле, ни российские журналисты, ни журналисты стран СНГ, постсоветского пространства в принципе не знают, что такое борьба за свои права, что такое борьба за свободу слова. Было время, когда Михаил Сергеевич Горбачев подарил журналистам гласность, они молча это приняли, начали работать. Когда Владимир Владимирович Путин эту гласность отбирает, журналисты молчат. Вот проблема российских журналистов последнего времени и состоит в том, что они не знают, как бороться за свои права. Рассуждения по поводу четвертой власти, мне кажется, лишены почвы. Вообще это понятие у нас придумал бывший министр печати Михаил Полторанин, сказал это вскользь, журналистам понравилось, они начали повторять, но совершенно не задумывались о том, что на самом деле журналисты не могут быть какой-либо властью. Быть четвертой властью в то время, когда первая власть, президент Путин унижает журналистов, вторая законодательная принимает довольно глупые законы или поправки к действующим законам, а третья власть этих журналистов судит? Так стоит ли говорить вообще о том, что журналисты являются четвертой властью? А вот речь о безнаказанности судов или представителей исполнительной власти в отношении журналистов должна вестись постоянно. Только маленький пример того дела, которым мы сейчас занимаемся. 5-го ноября известный фотожурналист Василий Дьячков шел по центру Москвы, по Новому Арбату, и, как любой профессиональный фотожурналист, увидев интересный ракурс, он достал фотоаппарат и снял. К нему подошел милиционер, который потребовал разрешение на съемку, затем забрал у него паспорт и исчез. Хорошо, что фотожурналист успел записать его номер бляхи, и мы нашли этого милиционера, и написали заявление в прокуратуру об административном нарушении. Но до сих пор мы не могли получить ни паспорта, ни вразумительного ответа от прокуратуры виноват этот милиционер или нет. Власти считают, что, наверное, нет. Лев Ройтман: Спасибо, Олег Панфилов. Власти иногда, даже когда дают разъяснения, дают очень странные разъяснения. Не далее как 7-го января немецкий журналист Гюнтер Вальрафф, кстати, журналист очень левых позиций и убеждений, прибыл в Шереметьево в составе немецкой делегации, и он собирался ехать с этой делегацией в Чечню. Ему отказали во въезде в России. Федеральная пограничная служба заявила, что это совершенно законно, поскольку сделано "в целях обеспечения безопасности государства". Естественно, немецкая делегация развернулась и из чувства солидарности уехала в Германию вместе с Гюнтером Вальраффом. Андрей Бабицкий, почему так опасно для российского государства, если иностранный журналист отправится в Чечню? Андрей Бабицкий: Если вы позволите, пару слов буквально о том, о чем говорили мои коллеги чуть раньше. Мне кажется, что вообще следовало бы перевести, может быть, проблему в несколько иную плоскость. Журналисты, может быть, не столько органическая, но все же часть общества, а общество принимает нынешнюю власть и считает ее, видимо, наилучшей среди тех вариантов, которые могли бы быть. Поэтому, мне кажется, журналисты сегодня не считают необходимым бороться за свои права. Недавно я прочел в "Независимой газете" статью Леонида Радзиховского, где он говорит, что необходим новый Пиночет, и что пресса должна принять на себя добровольно те ограничения, которые неизбежно появятся в этом случае. Кстати, думаю, что Леонид Радзиховский не очень понимает, что свои статьи такого типа, в которых обсуждаются разные варианты, разные возможности, он пишет, благодаря тому, что все-таки эти ограничения еще не приняты. Лев Ройтман: Андрей, простите, я вас перебью, прежде, чем вы перейдете к ответу на мой вопрос. Я попытаюсь, я не могу, естественно, обещать и гарантировать, пригласить Андрея Радзиховского в наш "Круглый стол" с тем, чтобы вы с ним смогли обсудить эту проблему. Андрей Бабицкий: Что касается Чечни, то Чечня - это в некотором смысле концентрат запретительных действий в области прав журналистов, которые предпринимает российская власть, поскольку для нее Чечня является наиболее болезненной проблемой. И здесь, кстати, дает о себе знать это представление о том, что если ограничить информационный доступ к той или иной болезненной теме, то власть найдет силовые инструменты, хирургические для того, чтобы в темной палате без присутствия посторонних лиц справиться самостоятельно с этой проблемой. Я думаю, что это неудивительно. Надо сказать, что вообще в ФСБ существует некий список журналистов, которым уже отказано в визе или которым должно быть отказано в визе, если они обратятся за таковой в том случае, если они намерены поехать работать в Чечню. Это связано с их предыдущей деятельностью, это люди, публикации, материалы которых отслеживались. Вспомним случай с чешкой Петрой Прохазковой, таких случаев свыше десятка. Это люди или не получившие визу, или лишенные визы и фактически изгнанные из России на длительные сроки без права въезда. Лев Ройтман: Спасибо, Андрей. Трудно сказать, кто и что там отслеживает. Коль скоро мы говорим о Гюнтере Вальраффе, то во время косовского кризиса, во время бомбардировок НАТО он отправился в Югославию и написал панегирик тогдашней милошевической Югославии, что вполне соответствовало позиции Москвы. Так что, я уж не знаю, кто в Москве способен что-то интеллигентно отслеживать, особенно в той организации, о которой мы говорим. Аркадий Ваксберг: Если вы разрешите, я очень коротко попробую возразить Олегу. Мне кажется, что Полторанин и мы вкладываем в одни и те же слова разный смысл. Не будь у прессы действительной морально-психологической, конечно, а не формальной власти, не имей она такого влияния на общественное мнение, ее не преследовали бы те, кто обладает властью формальной. Если говорить о России, то сегодня происходит демонстративное неприкрытое нарушение конституционного права граждан на свободный доступ к информации. Контроль над доступом к информации это и есть реальная фактическая власть влияния на умы. Притом не только с помощью закрытия газет это происходит, не только с помощью переориентации или переподчинения телевизионных каналов и радиочастот, но и еще, как видим, с помощью физического и психологического воздействия на самих журналистов. Нарушениями закона теперь никого не удивить, наступила эпоха, которую я бы назвал правовым бесправием. Все законы, часто даже совсем не плохие, сохраняют формальную силу, но с ними никто не считается, никто их в расчет не берет. И, что самое главное и самое печальное, вернулась, причем, опять же не только в Россию, но и в другие страны СНГ классическая советская модель - фарисейская, лицемерная. Ведь очень часто журналистов держат под арестом и судят в общем-то не за то, что на самом деле побудило власти их задержать и судить, а за мнимые уголовные преступления. Ведь все помнят, что в послесталинскую эпоху у нас вообще не было или почти не было политических арестантов, а были исключительно уголовники. И, посмотрите, это вернулось: одних журналистов судят за попытку изнасилования, других за мнимую коррупцию, третьих за какие-то денежные махинации и так далее. И при всем этом все это журналисты резко критического направления, оппоненты властвующих структур. И почему-то среди арестованных нет ни одного журналиста-конформиста. Приносим свои извинения за возможные неточности Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
