Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[03-12-00]
Открывая РоссиюВедущая Виржини КуллудонНа восток страны с Артемом Соловейчиком
Виржини Куллудон: Откроем серию в пути. Наш курс на восток страны - путешествие мы совершаем вместе с главным редактором газеты "Первое Сентября" Артемом Соловейчиком. Все открывают Россию по-своему. Серия передач, которую мы начинаем, посвящена российскому обществу и его успешным инициативам, которые развиваются вне власти. Инициатив таких много. Это инициативы, которые идут снизу. Это политика в классическом смысле этого слова. В древней Греции считали, что политика начинается с семейного ядра и домашнего хозяйства, постепенно внедряясь в общественные дела снизу до самого верха, то есть, из общества к правительству, а не наоборот, не сверху. Серия наших передач - о подвижниках, которые вкладывают в общество свою энергию и свой ум. Первую передачу начнем в дороге. За рулём - Артём Соловейчик, главный редактор московской газеты "Первое Сентября". Это газета для учителей и родителей, как гласит её лозунг. Газета существует уже 8 лет и пользуется огромным успехом в области образования. Газету знают и пользуются ее материалами на уроках во всех школах. Буквально во всех. Во время своей поездки из Москвы во Владивосток Артём Соловейчик не обнаружил ни одной школы, где бы не слышали о газете и о его отце. Симон Львович Соловейчик был философом, создателем новой свободной педагогики. Вот уже год, как Артём Соловейчик ездит по стране и знакомится с читателями своей газеты "Первое сентября". Он проводит за рулём неделю, потом оставляет машину в каком-нибудь аэропорту, улетает в Москву на полтора-два месяца. Когда может, прилетает обратно и отправляется дальше. По школам. Как возникла идея такого странствия, откуда потребность ездить именно по школам? Артём Соловейчик: Все началось в прошлом году, в 99-м, мы провели третьи Соловейчиковские чтения, посвященные моему отцу, который был создателем газеты "Первое Сентября" и ушел из жизни теперь уже четыре года назад. И у меня появилась идея… После ухода его из жизни три года я провел в редакции, не выходя, потому что я не журналист, я не писатель, и газета как бы осталась на мне. И я с огромным страхом взялся за то, чтобы делать газету и думал: только три года надо выдержать. Потому что я помнил, когда я уходил на флот, - я не очень хорошо учился, я не поступил, меня забирали на флот, и отец тогда сказал мне очень важные слова, которые мне очень помогли. Он мне сказал тогда: "Знаешь, что самое главное, чему научись, когда будешь на флоте? Вот тебе отведены три года, ты научись понимать, что такое три года и что за три года можно успеть". И каким-то магическим образом это оказалось очень точным советом. Флот прошел, я всегда чувствовал, что это то время, которое я изучаю. И дальше многое в жизни строилось этими тремя годами. Когда я поступил в университет, я знал, что это - три года и еще два. А что такое три года, я уже знал, и я был готов. И поэтому, когда отец ушел из жизни, я подумал, что главное, чтобы газета, она была очень авторская газета, он ее создал, она была именно газета Соловейчика. И у всех, не только у меня, ощущение было, что такая газета должна перестать существовать вместе с автором. Потому что он был главным редактором очень авторитарным, он знал, что делать, он был главным автором, он был главным идеологом. То есть, он был во многих лицах в этой газете. И с его уходом было непонятно, кто будет писать, кто будет думать, как делать, кто будет поддерживать то, что в ней существует. И я решил во что бы то ни стало: три года она должно просуществовать. Пускай мне будет стыдно, пускай она будет лучше, хуже, не знаю, как угодно, но - три года. Я знал, что такое три года, потому что когда-то я этот урок от отца получил. Виржини Куллудон: Я спросила Артёма Соловейчика, что именно вовлекло его в это постоянное движение. Артём Соловейчик: Я вдруг захотел проехать по России и увидеть те места, тех людей, которые нам шлют письма, для которых мы делаем газету. И хотел это делать самым традиционным способом. У меня была идея: после трех лет, после чтений, я выберу какие-то города, центры и буду летать туда на самолете и видеть. У меня был опыт таких приездов. Ты попадаешь сразу в руки местного образовательного начальства, они счастливы, что ты приехал, они любят эту газету или говорят, что любят газету. Они уважают отца, что действительно на самом деле. Поэтому они принимают, тебе показывают школы. Но в целом ты оказываешься в руках кого-то. Но это совсем по-другому: мне захотелось каким-то образом построить свой проход через страну, чтобы я оказывался в школе, не нарушая ничего, чтобы никто меня не ждал, никто не отказывался от уроков, никто не менял своих планов, чтобы я вошел в школу и вышел. Вошел, и никому не было до меня дела - это лучшее, что может быть. Значит, люди заняты, значит, там все нормально происходит. Если что-то произошло, мне казалось, что это возникли те самые истории, ради которых я и хотел бы свою страну увидеть. И тогда появился план, очень странно звучащий для многих в Москве вокруг меня, - поехать на машине, так, чтобы приезжать в школу, никого не обременяя, и также легко через полчаса, через два часа, через четыре часа, через восемь часов, как получится, уехать из школы. Появился и уехал. Только момент чистой встречи чтобы был, чтобы никакой нагрузки на школе не было. И тогда я решил проехать на машине по маршруту Москва - Владивосток. Виржини Куллудон: Осенью 2000-го года я сопровождала Артема Соловейчика в поездке между Улан-Удэ и Читой. Чита - тот самый край света, как 170 лет назад считали декабристы, когда шли на каторгу из Читы в Петровский завод - сегодня город Петровск-Забайкальский. По пути в Читу мы остановились в степи под Улан-Удэ, и находимся сейчас возле мужского дацана - Иволгинского дацана. Артём Соловейчик: То, что мне открылось во время этого путешествия, наверное, про меня, а не про страну. Оно оказалось чем-то совсем другим, чем я предполагал и ожидал. И вот это та же самая история: мне не хотелось, чтобы получилось, что вот какие мы молодцы - газета - мы едем по стране, какой замечательный проект мы делаем. Виржини Куллудон: Это не хождение в народ? Артём Соловейчик: Это не хождение в народ, это действительно появилась убежденность, что школа в стране существует, что учителя преданы своему делу. И мне захотелось найти ту форму, при которой это будет про людей, это будет про города, это будет про школы, а не про меня, едущего по стране. Виржини Куллудон: Открытие мира - и одновременно самого себя. И в классах с детьми-первоклассниками, и в разговорах с учителями, Артем Соловейчик - может быть, несознательно - ищет тот вид на неведомое, то окно, за которым истинное лицо его многообразной страны. Наш собеседник - мальчик из Улан-Удэ. Жорсан: Меня сначала звали Жорсан. Потом я сильно заболел, и шаман, Великий шаман, его зовут Баир, он сказал, что мне надо поменять имя. Потому что там есть бабушка, тоже шаманка, и она мне поставила родимое мое пятно. Когда я еще в животе был, моя мама была беременная, она один раз встретила оленя, олениху встретила, и она пнула ее в живот задней ногой. И это обратилось на моем теле родимым пятном. Это она взошла в душу оленихи и поставила мне пятно, что потом я буду великим шаманом, мне так сказали. А теперь меня зовут Володя. Виржини Куллудон: А когда ты будешь шаманом, ты еще поменяешь имя? Жорсан: Нет. Мое имя будет навсегда. Виржини Куллудон: Чем дальше едем, тем очевиднее становится, что Артем Соловейчик путешествует не только в географическом пространстве, но и навстречу к единомышленникам, последователям своего отца. Симон Львович Соловейчик был внутренне свободным человеком, он любил баловать детей и утверждал, что учиться у детей никогда не поздно. Потому что потенциал у детей бесконечный. Вот как в Улан-Удэ оценивают влияние Симона Соловейчика в 80-х годах. Директор Бурятской городской гимназии Жаргаль Султанова: Жаргаль Султанова: В то время, в советское время, - процентомания, типизированные школы, единые учебники, единые программы. Абсолютно единый стандарт, шаблон образовательный имел место в нашей стране советской эпохи. Так не должно же быть, наверное? Потому что время и люди меняются, уровень культуры и образовательный уровень у людей меняется. Ну, и зрело внутреннее недовольство. В чем оно выражалось? Выборы директоров пошли, вот эти забастовки пошли, эксперименты всевозможные пошли. Я считаю, что в Москве большую роль в этом процессе сыграла газета "Учительская", возглавляемая Матвеевым, с которым тесно сотрудничал Симон Соловейчик. Но сам по себе для нас Симон Соловейчик является… он стоял, мне кажется, у истоков вот этой новой педагогики. Его мысли и деяния на образовательном поприще направлены на содержательные изменения советской школы. Он был реформатором по духу и по жизни. Его статьи в газете мышление сформировали новое. И это отвечало внутреннему нашему запросу, недовольству нашему состоянием педагогики. Вот как мы учим, мы же ведь не так учим? В принципе мы понимали, что так оно долго не может быть. И вот в этом плане, в вопросе формирования сознания нового педагогического, свободного, я считаю, что Симон Соловейчик, конечно, сыграл свою роль, и существенную роль. Безусловно, был толчок. Виржини Куллудон: Но в чем именно единомыслие? А в том, что страна, система ее образования должны развиваться нормально - без особых потрясений. Артем Соловейчик о философии своей газеты. Артём Соловейчик: Никогда нельзя указать, что можно с детьми делать, что нельзя. Развитый человек, просто нормально развитый человек, он точно знает, что с этим ребенком такие слова говорить нельзя, так к нему прикасаться нельзя, а вот так можно. И вот это мы в себе культивируем. Очень точный слух на норму. Это не норма в медицинском смысле слова, это норма в каком-то и не высоком, и не земном, а вот это - нормальное поведение человека, нормальное отношение к жизни, нормальная ответственность за свои слова. И это нормальное чутье, что нельзя все время на человека наезжать, ему указывать, его толкать, ему говорить какие-то светлые слова, все это нельзя. И нельзя думать, что кто-то обязан тебя понимать. И нельзя думать, что кто-то обязан тебя слушаться. Никто не обязан. Поэтому умей так говорить, чтобы это были тихие слова, но слышные. Чтобы они никуда не звали, ни в какую партию не призывали, а чтобы они были твои размышления. Настолько твои и настолько от души, что человек чувствует, что это серьезная работа, когда ты до этой мысли дошел и делишься чем-то сокровенным. И тогда в нем рождается такое же ответное действие. Виржини Куллудон: Путешествуя в новом, постсоветском пространстве, Артем Соловейчик открыл в обществе развитое чувство самостоятельности. Везде, во всех школах, которые мы посетили, учителя говорили о том, как изменились времена, как они стараются развивать у детей чувство свободы и самостоятельности. Улан-удинская учительница русского языка Аюна Дабаева. Аюна Дабаева: Все меняется. Мы тут работу проводим всяческую, привлекаем, мотивацию создаем, что только не делаем. Но бывает, что нас иногда огорчают. Дети есть дети. Правда, может быть, это даже и хорошо: ведь ребенок должен быть открытый, живой, что ж он будет как по шаблону ходить, как мы хотим? Поэтому свобода чувствуется. Артём Соловейчик: Очень важно, что все ищут какие-то новые методики, новые подходы, чтобы учить. Самая главная вещь - все стали осознавать, что подростки изменились кардинально. Если раньше подростку можно было сказать "сиди", приказаниями теперь в школе ничего сделать невозможно. Все бросились искать возможности так сделать учебный процесс, чтобы им было интересно, чтобы они чувствовали, что им это нужно. Многие школы становятся профильными (так называемыми), чтобы ученик уже чувствовал, что он не просто отсиживает время в школе, а уже готовится к большой жизни. Это стало уже общим, почти во всех школах стало происходить. Мне рассказали о том, как провалилась идея профильных классов. Потому что так жизнь быстро меняется, что этот ранний выбор, он оказывается несостоятельным. Во многих местах опять стали ездить учителя на свои деньги или выбивая эти деньги, чтобы быть на семинарах, чтобы чему-то научиться. Стали искать, участвовать в этом большом проекте федеральной экспериментальной площадки, так называемой, чтобы какое-то дополнительное финансирование или свободу действия получить. Виржини Куллудон: Свобода действия, самостоятельность - вот, что открыл Артем Соловейчик в своей стране. И может быть, даже в большей степени, чем сам предполагал. Стереотипы, которые широко распространены не только в Москве, но и по всей России, постепенно ломаются. Открывается другая страна - привлекательная, динамичная, успешная. С Артемом Соловейчиком, главным редактором московской газеты "Первое Сентября", мы движемся по маршруту Улан-Удэ - Чита. Ездим по школам. Встречаемся с учителями и учениками. Обсуждаем жизненные и профессиональные трудности. И нам открывается другая Россия. Россия, которая ломает все стереотипные о ней представления. О дорогах, например. Не только москвичи, но и многие в провинциях не верят, что в стране могут быть отличные дороги. Артем, мы едем на восток. Это замечательная, красивая дорога, и хорошая дорога. А нам только что сказали, что все становится хуже. Артём Соловейчик: Ну, я уже привык к такому разговору, я даже называю это про себя к такой "песне". Когда я выезжал из Москвы, мне сказали: ну, еще до Нижнего ты доедешь, куда ты едешь? Там же все дороги ужасные, за Нижним все кончается. За Нижним ничего не кончилось. Потом, помню, попал в школу, где мне сказали - вы знаете, наша школа последняя в России, дальше все кончается. Я говорю: в каком смысле? Ну как, два километра до Чувашии (это была Нижегородская область), и мы самые последние, дальше не Россия. Дальше была все такая же Россия, те же потрясающие люди, школы, хорошие дороги. Потом, помню, в Свердловске я разговаривал с министром образования, он говорит: куда дальше вы едете? Я говорю: ну вот через Тюмень, в Омск. Ну, вы знаете, до Тюмени вы доедете, но дальше все кончается. Дороги уже в Омск нет. То есть, есть, конечно, доехать можно, но это уже не реально. Потрясающая совершенно дорога до Омска была, еще лучше, одна из лучших дорог, какие я в своей жизни видел - между Омском и Новосибирском, которая и ремонтируется, и убирается зимой, и так далее. И вот сейчас мы только что были свидетелями, когда мы заезжаем в маленькую сельскую школу, которая находится между Улан-Удэ и Читой, и нас спрашивают: а куда вы дальше? Мы говорим - в Читу. А нам говорят, что ну как, дальше уже все кончается, какая Чита? Такое ощущение, что для российского человека все, что на запад, это как бы вперед, это прогресс, это развитие, а на востоке ничего хорошего уже быть не может, и ждать от этого нечего. Мы сейчас едем уже почти год на восток, и ощущение, что я открываю страну, которую никто до меня просто не видел, не понимал, не знал. Я, конечно, утрирую, все все видели, понимали и знали. Но, наверное, каждый человек должен по-своему открыть свою страну. Вот это открытие для меня настоящее. Виржини Куллудон: Еще одно представление - школы исчезают, буквально разваливаются. Они в убыточном состоянии, денег нет на ремонт, дети учатся в холоде. Времена тяжелые. Никто не спорит. В 6-ой школе города Петровск-Забайкальский, Читинская область, нам рассказали, как в прошлом году все батареи вдруг сломались, как три месяца детям пришлось учиться в условиях ремонта системы отопления. А ремонт совершался не только с помощью городской администрации, но и на средства родителей, и не без личного энтузиазма преподавателей. Мы едем дальше на восток. И вот река Селенга. Останавливаемся в поселке Шалты, что значит "камень" по-бурятски. Поселковая школа. Современное здание. Мы входим в первый, главный корпус. И сразу приятная, доброжелательная атмосфера. На стенах рисунки детей, огромные фотографии озера Байкал. Директор Селенгинской средней школы - Мария Шадрина. Как идут дела? Мария Шадрина: Ой, вы знаете, у нас - долгострой, 25-й год строится. И вот нынче строили-строили, как было в добрые времена, и потом ее забросили. А наша школа, вот сейчас вы ехали мимо, армяне кирпичом все обложили - соседнее село, если из города ехали. У нас была старенькая школа деревянная, и пока она совсем уже не развалилась, мы были вынуждены, и вот эта школа построена силами родителей. Просто родители отрабатывали, три дня приходили, штукатурили, красили, ремонтировали. Запустили вот это крыло. А почему это крыло? Потому что было более-менее готово. А я-то думала, отправят нас. У нас был летний трудовой отдых, трудовая четверть. И мы достроили, сами ученики, ну, не все крыло, у нас сил не хватило, мы сделали, как нам кажется, очень красиво. Мы запустили первое крыло, начальные классы сделали. У нас было две смены, трудно было. А дети из пяти сел у нас учатся и с подвозом очень трудно утром. Пять сел, все разные, и много ребятишек. Когда был завод, автобус был, теперь ничто не работает, пешком на попутках - пять километров, семь километров. Есть рейсовый автобус, но в прошлом году, когда вечером, во вторую смену, теперь все платно, у родителей денег нет. Доходило до абсурда, маленьких детей, второклассников, шестилеточек - высаживали. Посередине могут высадить просто, и дети идут пешком. Сейчас нас поставили в такие условия, что сами решили достроить. Вроде бы были отпущены, сказали нам, огромные деньги на достройку нашей школы. Потапов, президент, приезжал, обещал достроить. Но знаете, дали всего 300 тысяч, что смогли, сделали, остальное - сами. Мы такие счастливые, что мы сами сделали. Но единственное - отштукатурили и отопление провели, а остальное мы сами. Без копейки денег, родительские средства. То, что сдали родители: по 50 рублей мы собирали на ремонт школы. Виржини Куллудон: Уезжая из школы, мы видели, как дети идут обратно домой, и остановились. - Как тебя зовут? - Меня зовут Дима. - А ты каждый день в школу так, пешком? - Бывает с друзьями, с сестрой. Я сегодня был в школе, дежурил, и они ушли, и я один хожу, когда дежурю. В школу с утра, а домой днем. - Мы видели, как построили второй корпус, вот семья тоже строила корпус? - Мы свой класс сегодня делали, все делали. Окна лепили, убирались, подметали пол, протирали. Артём Соловейчик: После многих лет, когда все государство обеспечивало, и эта система рухнула, то люди оказались немножко беспомощными, у них не было опыта собственных действий. А на самом деле потенциал огромный. И сейчас, когда вот эти годы прошли, то, на самом деле, наступает золотая эра нашей страны - я уверен в этом. Люди начинают брать в свои руки, им при этом не мешают. То есть, одни научились не мешать, другие научились верить в себя и делать. Все почувствовали, что сами сделаем. Нам не давали самим делать. Пришла мама - нарисовала, пришел папа - прибил. Ученики работали все лето, сделали лагерь летний, и они сами строили свою школу. Сейчас начинается настоящая жизнь этих мест и страны в целом, я уверен. Виржини Куллудон: И самое главное - планы на будущее, на несколько лет вперед. Артём Соловейчик: Да. И видно даже по сотрудникам, как они ощутили, что новая жизнь началась. Мы видим этих бабушек, и они все, видно, что они энергичные. И то сделаем, и это сделаем - и это чувствуется. Виржини Куллудон: Еще один стереотип - насчет уровня образования в стране. Город Петровск-Забайкальский. В педагогическом училище Артему Соловейчику задают вопрос - упал ли уровень образования? Артём Соловейчик: Вы знаете, всегда был такой разговор, что российская или советская школа - одна из лучших в мире. И даже мой отец писал такие статьи - "Я учусь в аргентинской школе", "Я учусь в американской школе", "Я учусь в японской школе". Везде ездил, видел эти школы. И действительно, наше образование было очень достойное. Но всякие есть "но". Например, наши школьники всегда выигрывали на всех олимпиадах во всем мире. А вот наши студенты уже высших учебных заведений, уже в чем-то проигрывали по сравнению с тем, что происходит на Западе. То есть, студенты Гарвардского университета оказывались на голову выше, чем студенты даже Московского университета. То есть, тут неизвестно, что выгоднее. То есть, там вырастали свободнее внутренне люди, которые делали собственный выбор в жизни, и потом они умели самореализоваться в жизни, и даже при меньших знаниях начальных, они достигали больше, их техника лучше оказывались. Я понимаю, что сейчас детей так не построишь и не заставишь учиться, как раньше. Многие очень хорошие учителя ушли из школы, потому что на такие деньги жить невозможно, особенно с языками. В Москве это произошло повсеместно, все фирмы, им нужны были иностранные языки. Москва оказалась без учителей иностранных языков в одночасье, потому что там заработки на доллары. Я не знаю, насколько ухудшилось образование, я думаю, что во многом, честно говоря, была еще фиктивная картина. Все-таки во всех этих цифрах была еще и фикция. Сейчас мы сталкиваемся с реальностью. Мы понимаем, что есть, и лучше знать реальность, даже какая бы она ни была, и от этой реальности честно идти вперед, чем жить в иллюзиях. Виржини Куллудон: Жить свободно и в гармонии со своей страной - это кредо Артема Соловейчика. Значит ли это, что он упрямый оптимист, которого не убедишь в том, что все вокруг разваливается? Я обратилась к эксперту в области образования. Я обратилась к учительнице русской литературы в девятой гимназии города Екатеринбурга Ларисе Анатольевне Красноселовой. Лариса Красноселова: Я верю, что в провинциальных школах вы видели хороших, замечательных ребят. Но вот у меня иногда такое ощущение, что общая масса и общий культурный уровень массы за эти пять лет упал. Это, может быть, не образование, а общий фон. Он снижается. Но при этом я, например, очень четко вижу, что те ребята, которые идут целенаправленно в нашу школу и потом с намеком на высшую, они, конечно, работают лучше, чем раньше. Я убеждена, что новые школы, как и сильные школы, они держатся на сильных личностях. Вот те люди, которые их строят там, где вы были, это просто такое везение тому городу, той деревне, тому району, где этот человек живет. Это опять же замечательно. Но если такой личности, которая жизнь на это положит, нет, общая система на это работать не будет. Может быть, это во всем мире так, вполне вероятно, что всегда держаться будет на лидере. Но, мне кажется, у нас, я это вижу на сто процентов, пока есть этот лидер, он создает вокруг себя, лидер уходит, и все теряется. Виржини Куллудон: Уровень массы, может быть, падает, а может быть, он не падает, а точнее - адаптируется к новому пространству. Артём Соловейчик: Когда система ломается, любая - хорошая, плохая, левая, правая, то происходит, конечно, несистемность. И потом какой-то вакуум, провал. Я думаю, мы период вакуума этот пережили, и сейчас начнется подъем, который на самом деле будет идти в геометрической прогрессии. То есть, сейчас потихонечку, сейчас один шаг, завтра будет два шага, три. Сломы должны быть, сломы происходят. Подростки уходят на улицу, потому что появились эти группы, группировки. Всего этого не было, школа с этим не сталкивалась. Иркутск, Новосибирск столкнулись с наркотиками, школа с этим не сталкивалась. Сейчас она с этим не справляется. Научится справляться. То есть, конечно, качество уменьшается, но при этом и улучшается тоже. Мы все растем. И отдельные дети, которые захотели учиться, они вырастают в невероятных ребят. Появилась мотивация на жизнь, мотивация на быть самостоятельным. Вот это все в школах есть, все стали понимать. Виржини Куллудон: Мы продолжаем разговор с Ларисой Красноселовой, учительницей русской литературы, в ее классе, в этой большой старой школе, расположенной в центре Екатеринбурга. Лариса Красноселова: Вы каждый раз будете сталкиваться именно с двумя сторонами медали. И при том, я действительно, может быть, немножко пессимистична, мне кажется, что плюсовая сторона медали, она всегда будет вопреки, а не благодаря. Потому что, конечно, я глубоко убеждена, что у нас масса замечательных учителей, но работают они хорошо как раз вопреки каким-то условиям внешним, во всех отношениях. И не только связанными с материальными вещами, потому что, конечно, тяжелее, чем образование, наверное здравоохранение еще, но и с самой системой, которая сейчас, мне кажется, работает больше на загружение преподавателя. Виржини Куллудон: Я спросила Ларису Красноселову, когда на ее взгляд произошел переломный момент. Лариса Красноселова: Лет пять назад мы это еще на себе не ощущали. Нам кажется, что переломный момент пошел в каких-то увеличениях бюрократических структур, бумаг, в обилии вообще этой бумажной массы, которая в геометрической прогрессии увеличивается. Это настолько давит. Может быть, в этом было рациональное зерно, потому что каждый поначалу кто во что горазд работал. Не касаясь всего образования, касаясь области литературы, когда каждый мог, волен был выбирать, каких авторов я хочу давать, каких нет. И пошла такая вкусовщина - я не люблю Маяковского, поэтому дети о нем знать не должны. Это, конечно, категорически неверно, я считаю, что должна быть такая вещь, как стандарт образования, и это правильно, что его ввели. Но при этом, мне кажется, не стоит мелочиться на вот эти, предположим, пресловутые календарные планы. Ну, не может учитель знать, как он вот в этом классе, что в сентябре он распишет, что 6-го декабря он даст именно эту тему, именно в таком ракурсе. Это нереально, это зависит от класса. Он еще класса не видел, он не знает его психологических особенностей. Почему нельзя оставить из всех документов только стандарт? Да, я обязана его выполнить, и дети у меня в конце концов отчитаются в выпускном сочинении. И потом, может быть, вся эта волокита, она логично обосновывается, когда преподаватель первый год работает, первые два. Студентка, которая в школе плохо ориентируется. И, может быть, дать ей эту колею, в которой она будет. Но люди-стажисты - не то, что это унижает морально, я не могу сказать, народ уже в эту сторону не думает, но это утомляет и уводит до состояния просто аховой, как мы говорим, пахоты. Бесконечная писанина, писанина и писанина. Ведь надо учесть, что специфика работы филолога в огромном количестве проверки. И нормальный преподаватель, он в принципе дома ни одного дня не отдыхает, он приходит обязательно с пачкой тетрадей. Так вот: неужели этому учителю литературы не дать возможность покопаться в ребячьих работах, а не писать бесконечные отчеты? Вот количество этих бумаг переходит все рамки разумного. Виржини Куллудон: Несмотря ни на что, Лариса Красноселова сохранила свой энтузиазм, свою любовь к профессии и к детям. Эта умная и энергичная женщина могла бы легко найти работу с большей зарплатой, но она решила, что останется в школе. Именно для детей - в знак уважения к ним - она одевается всегда элегантно. Но от них она ждет, чтобы они требовали больше и больше, чтобы выжимали ее, как она говорит. Это ее личный выбор, смысл жизни. Открытый далеко не всеми коллегами Ларисы Красноселовой. Лариса Красноселова: Ситуация может привести к большому драматизму. Потому что молодые учителя не идут сейчас в школу. Все равно, как бы оптимистично мы на жизнь не смотрели, мы не можем их за это осуждать, потому что начальная зарплата, в принципе, не дает возможности жить. Для того, чтобы им приобрести опыт и получать более-менее сносный прожиточный минимум, они должны в школе поработать. Но, придя с кучей идей, с желанием преподавать именно свой любимый предмет, выясняется, что это дело десятое. Ты должен уметь писать эти самые бумаги, а сейчас, в связи с аттестацией, мы сдаем на категорию каждые пять лет, в этом тоже было какое-то рациональное зерно, потому что надбавка человека, который получает высшую категорию, она как бы давала возможность более-менее приличной жизни. Но сейчас, чтобы ты аттестовался, никого, на мой взгляд, не волнует, какой ты преподаватель. То есть, на мой взгляд, может быть, я не так понимаю, мне кажется, если кто-то из чиновников решил давать или не давать категорию, они просто должны прийти на урок, даже неожиданно. Просто прийти, может быть, на один урок, даже не предупреждая, через неделю - еще раз. Посмотреть на экзамене работы, узнать, как эти дети сдают в вузы. Но не должен учитель писать фолиант в 35-40-50 печатных листов. И потом по этому письменному труду судят. То есть, на уроки не ходят, по большому счету, а защита вот этих отчетов. А вы же прекрасно знаете, что есть преподаватели, которые прекрасно ведут уроки, но совершенно не писучие. Они не могут. А там же отчет требуют, графики, проценты, умение достаточно клишировано выражать свои мысли. Время, это - время. А когда он будет заниматься, пардон, элементарной рутиной - подготовкой к урокам? Вот это кого вообще волнует, что он должен на следующий день прийти идеально подготовленным к уроку, и это главнее всех отчетов вместе взятых. Вот, на мой взгляд, последнее время этого не понимает уже никто, кроме, естественно, преподавателей. Стонет и школьная администрация, от того, что требуют от нас, требуют и требуют. Зачем? Виржини Куллудон: Любовь к детям объединяет всех учителей, с которыми мы встречались во время нашей поездки на восток. Совершая поездки по школам своей страны, встречаясь с последователями своего отца, Артем Соловейчик следует самым важным урокам Симона Соловейчика. Учиться у детей, учиться жить внутренне свободно. Свободно выбрать свой собственный путь. А самое главное, сохранять оптимизм. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
