Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
24.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[25-12-05]
Лицом к лицуПисатель Сергей ЕсинВедущий Владимир Бабурин Владимир Бабурин: Наш сегодняшний гость - писатель Сергей Есин, профессор, ректор Литературного института имени Горького. Вопросы будут задавать Артем Соловейчик, главный редактор Издательского дома "Первое сентября", и Алексей Шведов, который представляет журнал "Тайм". По традиции, коротко биография нашего гостя. Сергей Есин родился в 1935 году в Москве, только что отметил 70-летие. Пользуясь случаем, поздравляю вас с юбилеем! Закончил Московский государственный университет, филологический факультет. Автор многих книг, некоторые я напомню: "Живем только два раза", "Мемуары сорокалетнего", "Сам себе хозяин", "Имитатор", "Константин Петрович", "Временщик и временитель", "Бег в обратную сторону", "Однопартийный роман", "Стоящая в дверях", "Текущий день", "Отступление от романа, или В сезон засолки огурцов", "Затмение Марса", "Гувернер", "Власть культуры", "Смерть титана". И это еще не все, что-то наверняка пропустил. Печатался в "Нашем современнике", "Новом мире" - как раз в этом журнале последний роман напечатан только что буквально, называется он "Марбург", в "Октябре", в "Знамени", в ряде других журналов. Член Союза писателей. И, как я сказал в самом начале, ректор Московского литературного института.
Сергей Есин: А вот здесь вы ошиблись. Я уже два дня как не ректор, потому что меня, в соответствии с советским законодательством, с русским законодательство... Владимир Бабурин: До 70 лет можно быть ректором. Сергей Есин: Да, и тихо, спокойно я уже жду... Владимир Бабурин: Это автоматическая отставка? Сергей Есин: Да, это автоматически. Вы знаете, вокруг очень злоупотребляют этим делом, и было решено, что 70 лет - сдаешь капитанский мостик. И сейчас я с большим интересом наблюдаю, как рассаживаются не только зрители вокруг капитанского мостика, но и желающие во что бы то ни стало на него взбежать. Мне это очень интересно. Вообще, вот этот переходный период, когда ты уходишь из одной ситуации в другую, потому что я достаточно неожиданно в свое время и выиграл выборы... Владимир Бабурин: Поговорим мы об этой теме обязательно, но начать я хотел бы все-таки с другого вопроса. И начну с цитаты: "Писатели, как известно, это граждане, которые в основном выступают по телевидению. Конечно, иногда они что-то пишут, но кого, собственно, интересует их скучное, монотонное писание, когда даже самый сногсшибательный роман можно во многих телевизионных сериях посмотреть по волшебным волнам голубого эфира? Для всего нашего великого народа писатель - это несносное существо. Все, как один, они полны кичливости и самомнения. Ходят слухи, что все писатели богатеи. По крайней мере, в публичных писательских склоках, о которых регулярно и ярко во имя гласности нам рассказывает телевидение, фигурируют многоэтажные дачи и машины, несусветные гонорары, поездки с женами за рубеж. И это, конечно, правда. Что им еще, этим бумагопереводителям, надо? Что делят? О чем кричат?" Сергей Есин: Откуда это? Владимир Бабурин: "Стоящая в дверях". Сергей Есин: О, как это давно было, наверное, уже лет 12. Владимир Бабурин: Да. Именно так начинается эта вещь. Сергей Есин: Да-да, сейчас я припоминаю. Владимир Бабурин: Сергей Николаевич, естественно, в каждом герое есть какая-то доля автора. О каких писателях вы здесь говорили? Сергей Есин: Вы знаете, я думаю, что я говорил о том содружестве средних советских писателей. Это написано было в 1992 году, и это - о тех советских писателях, о которых я достаточно хорошо тогда написал. По крайней мере сейчас мне это нравится. Здесь есть некая прививка к дичку, потому что мне кажется, что после 1985 года уже началось такое повальное утверждение писателя на телевидении, где достаточно резко встретишь крупное писательское имя. Вообще взгляд на новую литературу достаточно своеобразный. Мне кажется, что литература в последнее время занимается в основном журналистикой. Литература - очень тонкий предмет, который действует не впрямую. Знаете, Сталин недаром так боялся литературы, потому что если литература не загружает подсознание, чего ее бояться? А вот когда она загружает подсознание, когда определенные формулы помимо человека впитываются в него... Я много читаю своих студентов, много читаю текущей литературы, и я заметил, что иногда ты читаешь что-нибудь - и говоришь, что хорошо, но через три дня ты не можешь вспомнить о чем. А иногда даже студенческий этюд читаешь - и вдруг сегодня, завтра... У меня есть выпускники, ребята, которые поступали к нам в вуз 10-12 лет назад, и я помню, с чем они поступали. Но через меня проходила тьма народу, и я многих не помню. Артем Соловейчик: Мне очень интересна та часть вашей жизни, которая относится к институту. Потому что мы занимаемся педагогикой, мы говорим о том, как вырастают дети, как он уходят во взрослую жизнь, и все нововведения и формы ЕГЭ, и так далее, изменения преподавания литературы в школе - большие вопросы здесь возникают, правильно мы делаем или неправильно, что здесь можно сделать, как сохранить вообще любовь ребенка к книге. Сергей Есин: Артем, спасибо вам за вопрос. Потому что как раз этот вопрос меня больше интересует, чем текущая литература. Вы знаете, у нас в институте есть такая форма экзамена, которая называется собеседование. Это когда студент, которые уже сдал экзамен, прошел творческий конкурс, приходит, сидят несколько преподавателей (обычно бывает один "забойщик" - это ректор), и начинают с ним беседовать. Начинаешь спрашивать, и я старюсь вопросы задавать, исходя из того, что человек предлагает. "Ну, что ты читал в восьмом классе, что ты помнишь?" - "Я помню хорошо "Горе от ума". - "Хорошо, назови 10 летучих фраз из "Горя от ума". Все, все кончается. Это первый пример. Второй пример. У нас с огромным трудом проходит такой предмет, который называется "История древнего мира". Вначале - история античности, история древнего мира, античная литература, то есть вещи базовые. И, вы знаете, сейчас у нас экзамены, сегодня зачет был, если мне не изменяет память, у нас там около 100 человек на первом курсе, и 57 или 58 зачет не сдали. Я думаю - почему? Я сам гуманитарий, и я всегда с удовольствием все это слушал. Я помню, 16-летним мальчишкой, когда я жил в огромной квартире с массой жильцов: "Кого, а, Сергей Петровича к телефону? Пожалуйста". Когда в этой квартире 100 человек было, я - маленький мальчик - ходил в университет на лекции Ратцига по античной литературе. А сейчас я заметил, что ребята приходят, и для них то, что мы знали после первого и второго класса, для них новость. Им надо осваивать пирамиды Хеопса, пирамиды Хафрена, верхний и нижний Египет, голубой и черный Нил - все эти вещи, которые мы знали со школы. Вот мы меня не заставите сейчас вспомнить массу учителей, но первую свою учительницу Серафиму Петровну Полетаеву я помню на всю жизнь. Представьте себе, война, 1943 год, я первый человек по-настоящему с высшим образованием. Вот она нас взяла и научила ряду простых вещей: пропустить женщину вперед в дверь, снять шапку, входя в помещение, следить за тем, чтобы у тебя были в порядке ногти - вот это все достаточно жестко, но прошло в первом классе. И вот мне кажется, что сейчас в первом классе с этим очень плохо. Более того, я в известной мере во многом виню начальную школу, вот там должны быть основные навыки привиты. Там должна быть привита красота чтения, неожиданность тех впечатлений, который ты получаешь. Да, к экзаменам мы подойдем попозже, но мне кажется, что сейчас этого мало, этого нет. Хотя должен сказать, что, наверное, все происходит в разных школах по-разному. В свое время, очень давно я в "Правде" написал о том, что при всем пиетете моем к учителю я все же на него возлагаю очень большую часть вины. Хотя я отчетливо понимаю, что учителю надо кормиться, кормить детей, учителя невозможно загружать так, как мы его загружаем, потому что ему надо что-то получать. Нельзя только все время что-то отдавать. У меня раз в неделю семинар, я получаю во вторник или в среду текст - и в следующий вторник мы его разбираем с большим количеством студентом, там 15-20 человек сидит. Вот где-то с четверга у меня уже начинается не головная боль, но я начинаю внутренне сосредотачиваться на этом. Уже текст прочитан, он у меня отложен в подсознании, я о нем думаю, но я еще думаю о том, что туда добавить, какие надо взять цитаты, что прочитать, что рассказать. Понимаете, и это раз в неделю три часа. Но когда учитель каждый день приходит к школьнику, он каждый раз что-то должен приносить новое, а не только то, что он читал в прошлом году. Я ведь тоже начинал преподавать, и я разработал для себя программу, и думаю: вот я программу разработал - на первом курсе этюды, предметы, вид из окна, социальные проблемы; на втором курсе рассказы, романы; на третьем - повесть... Когда я через пять лет набрал следующий курс, уже все устарело, все пришлось начинать сначала. Каждые пять дет с каждым курсом нужна новая методика. А у нас очень трудное положение, потому что преподаватели меняются, но мастер, он сидит все пять лет с одними и теми же студентами. Представляете, как можно надоесть за пять лет одному и тому же коллективу. Там же нельзя рассказывать одни и те же истории, одни и те же байки, приглашать одних и тех же писателей. Вы понимаете, о чем я говорю. Алексей Шведов: Когда создавался Литинститут, насколько я знаю, идея была - воспитывать пролетарских писателей. Вы приняли Литинститут уже в современной России. А каких писателей вы хотели вырастить? Сергей Есин: Вообще, я не очень понимаю. Я думаю, тогда и Горький не очень понимал, что такое пролетарский писатель, потому что литература по этому принципу называлась, это была удобная формулировка для таких объединений - называть их пролетарскими. И происхождение, пролетарское или дворянское, писателя не отменяет качество его письма. Я отчетливо понимаю, что иногда и пролетарский писатель пишет блестящую прозу. Помните, Лешко, по-моему, "Домна" - было такое произведение в 30-х годах. Но очень часто и интеллигенция пишет плохо. Сейчас, если говорить о сегодняшнем дне, то мне кажется, что пространство России не очень сильно насыщено интеллигенцией, не очень сильно насыщено людьми, знающими весь комплекс гуманитарных проблем. Мы никогда не говорили о том, что мы готовим только писателей. Я говорю то, о чем говорю довольно часто. Каждый год я всегда вел первую консультацию со своими студентами. Это сидит зал народа, скажем, 300 человек, из них 60 поступят в институт. И я говорю: "Ребята, хорошо бы, вы сюда не поступили. Потому что помните, что это, как правило, достаточно скудная личная судьба, это трудная жизнь. Но жизнь может быть и безумно счастливой для вас". Вот это я им всегда говорю: "По моим подсчетам, в лучшем случае 2 человека с курса могут уйти в большую литературу". Есть упреки, что, дескать, Литературный институт должен готовить писателей, которые бы сами себя кормили. Но, друзья мои, когда писатели сами себя кормили? Достоевский всю жизнь занимался еще и журналистикой. Лев Николаевич Толстой писал, потому что была возможность переписывать это все, потому что сидела рядом Софья Андреевна, которая помогала. Владимир Бабурин: Вы знаете, Сергей Николаевич, замечательная поэтесса была у меня на передаче, и она пишет сценарии для сериалов. Сериалы симпатичные, моей жене нравятся, моим знакомым нравятся. Она говорит: "Володя, понимаете, на роман же не проживешь". Сергей Есин: Это верно, я тоже так говорю. И западный автор, как правило, на романы не живет. Но роман - это нечто другое. Роман - это без чего жить нельзя, если это роман. А я хорошо помню советское время: ты не так часто печаталась, но ты печатал книгу - и три года ты на нее мог жить. С одной стороны, ты жил достаточно скромно. С другой стороны, все зависит еще от качества этой книги. Очередность эти книга была... Кстати, в советское время очень небольшое количество писателей жили хорошо. Маленький был прожиточный минимум у писателей. Владимир Бабурин: В том-то и дело, книжные магазины были забиты книгами, но вспомните хотя бы одно имя. А хорошую книгу купить было практически невозможно. Сергей Есин: Вы знаете, что касается имен, то я многие годы работал на радио, где возглавлял литературную редакцию, и практически я ушел оттуда... Вы знаете, в советское время редко кто уходил с генеральских мест, а я ушел с генеральского места на свободные хлеба, 10 лет я работал, и первое, что я сделал, я написал "Имитатор", потому что это возникло по тем же следам. И как бы считалось, там много шло секретарской литературы, но от меня требовали, чтобы я говорил, что это - хорошая литература. Я говорил, что, нет, это, может быть, нужная литература для радио, но это не вполне литература. Владимир Бабурин: Два ключевых слова - "имитатор" и "радио". А где радио, там рядом и телевидение. Еще один юбилей в этом году - 20 лет назад был опубликован роман "Имитатор". Сергей Николаевич, тогда, в 80-е годы, ваш герой, художник Семираев (кстати, в котором один известный реальный художников узнал себя, страшно разозлился, но не хочу сейчас об этом говорить, не о нем хочу спрашивать) имитировал собственную жизнь, искажал реальность, но не всю целиком, а какую-то маленькую реальность вокруг самого себя, так локально. А вам не кажется, что сейчас в первую очередь посредством телевидения российским жителям навязывается искаженная, сымитированная реальность, но уже в очень большом объеме, практически в границах Российской Федерации? Сергей Есин: Ну, вы задали очень интересный вопрос, и в самой форме этого вопроса был ответ. Вы знаете, не только мне кажется, а я думаю, что кажется и моему собеседнику справа, и моему собеседнику слева. Я езжу на дачу. Я, в отличие от многих писателей, не живу в Переделкине. Я вообще писателей, честно говоря, побаиваюсь, я не очень хочу с ними жить. Вообще, это такой сложный народ. Я в своем институте-то стараюсь от так называемых писателей держаться как можно дальше. Моя дача, 6 соток, находится в Обнинске, и от брата мне досталась еще одна, тоже за 100 километров, чуть ли ни во Владимирской области, и туда я езжу. В одном случае - зимой, в другом случае - летом, потому что там, как всегда, экономические проблемы, отключают электричество, включают. И еду я по этой дороге - и я вижу совершенно другую Россию в 100 километрах от Москвы. Вы знаете, я еду по дороге и вижу вдалеке такой готический замок, новый, а потом я еду - и идут три подряд разрушенных коровника, идут фермы, идут силосные башни, идут заросшие поля. Я вообще ахнул, когда несколько лет назад был в Псковской области на пушкинском празднике. Я ведь человек, который близок к крестьянской жизни, по тем или иным причинам я ее немножко знаю. И я отчетливо представляю, каким образом вот эти вот поля в свое время отвоевывались у природы. Понимаете, лесистая страна, это же все надо было все выкорчевать, выровнять, а все это опять зарастает. Я надеюсь, что теперь, судя по тем победным реляциям, которые звучат по телевидению, все становится лучше. Я надеюсь, но тогда у меня были просто слезы на глазах. Артем Соловейчик: Мне очень хотелось бы, чтобы вы сейчас как ректор института, бывший или еще существующий, сказали фразу, что мы не всегда можем понять, кто перед нами сидит, - я говорю о детях, о студентах, - и что часто мы ошибаемся в своих оценках, что есть вероятность, что он потом вырастает сильной, интересной личностью. Потому что учителя или школа, система так настроена, что как будто мы можем принять решение, что если в 10-ом классе ты не успел стать кем-то, то тебе уже ничего и не светит. Сергей Есин: Вы знаете, Артем, я просто должен слиться с вами в дружеских объятиях. Потому что я хорошо помню свое собственное обучение в доме, который я нарисовал себе. Представьте себе этот дом, в этом доме мы встречались, были сверстниками, внизу жили татарские семьи, рядом был особняк Берии, это центр Москвы. Я - сын реабилитированного, внук реабилитированного, учился достаточно плохо. Ребята были победителями олимпиад, отличники, медалисты, все поступили с первого раза в институт. Я ушел в армию. Сейчас из этих приятелей большинство бросили свою специальность, один владеет бензоколонкой... Мне трудно сказать. В моем первом классе я очень многим обязан одному случаю в моей жизни, может быть, и жизнью всею. В первом классе я дружил с двумя мальчиками (я их не видел потом многие годы), с Мареком Рацем и с Радиком Храпко. Ну, мой сосед по даче, молодой парень, учился потом у Радика Храпко. А Марек Рац был знаменит тем, что его мать, такая большая русская, московская еврейка, взяла нас, весь класс, и отвела в Третьяковскую галерею. Это в 1944 или в 1945 году, я впервые это увидел. И, может быть, "Имитатор" не был бы написан. Но Мареку, как ни странно, предписывалась тогда роль русского писателя, я тихо-спокойно списывал что только можно. Марек - доктор геолого-минералогических наук, я - писатель. Да ничего не известно! Ко мне приходят ребята, я иногда беру в семинар из последнего, в конце концов у меня есть право на выгон, а потом я думаю: как же так, расцветает парень, или расцветает девушка. Ничего не известно после школы. Вообще человеческая судьба и человеческое совершенствование - это такая невероятная тайна. До экзамена ничего не показывается. Владимир Бабурин: Сергей Николаевич, единственную ремарку сделаю, просто не могу не сделать, что замечательный русский поэт Александр Моисеевич Городницкий тоже доктор геолого-минералогических наук. Вот о чем еще хотел спросить. Через 20 лет после "Имитатора", буквально пару месяцев назад в двух книжках "Нового мира" был опубликован роман "Марбург". Как вы сами его определили в одном из интервью, это роман о вашей жене, о вашей собаке и городе Марбурге. В университете этого города, как известно, учились сначала Ломоносов, а потом Пастернак. Если это так, то, наверное, роман не только о жене и о собаке, а и о вас самом, и в герое Алексее Новикове есть, наверное, немало черт Сергея Есина. Я прав? Сергей Есин: Я думаю, и в герое "Стоящей в дверях" есть какие-то черты Сергея Есина. Я думаю, что и в "Имитаторе" есть черты Сергея Есина. Я думаю, что в "Марбурге" есть. Автор всегда присутствует. Владимир Бабурин: Я не хочу ставить абсолютный знак равенства между Алексеем Новиковым и... Сергей Есин: Да, я все это отчетливо понимаю, но мне кажется, что роман шире. Вообще, у меня есть тихое ощущение, что это лучший мой роман. И судя по тем откликам, которые я постепенно начинаю собирать, там есть очень биографические черты, и мои, и моих семейных. Конечно, это еще роман и об изумительной женщине - моей жене, которая не является певицей, в отличие от героини этого романа моего, у которой те же самые проблемы со здоровьем. У меня статья была "Возле Тонатоса", и это о той жизни, которой я жил. Можно, я немножко отвлекусь и обращусь к вам, Артем, опять к школе? Когда я учился в школе, в первом и втором классе, когда мы впервые узнали такое слово, как "Ломоносов" (о Пастернаке я узнал, уже поступив в университет, до этого я с этим поэтом не был знаком), шла война, и, естественно, проклятые фашисты, "бей немецких оккупантов", все. И, тем не менее, слово "Марбург" было произнесено в первом или во втором классе. Когда говорили о Ломоносове, говорили, что он там учился, и это запало. А потом - чистое стечение обстоятельств: я оказался раз там, я оказался второй раз там, там работает Новое Литературное общество, Литературный институт дружит с ним, мы там даже провели конференцию, связанную с Пастернаком и с Ломоносовым, практически для наших соотечественников, была очень занятная конференция в кафе. И вот так возник роман. Вы знаете, я романы пишу, как бы скорее наживая биографию, нежели ее придумываю. В этом отношении я человек традиционный для русской прозы. Хотя я могу придумать определенную модель и под эту модель потом что-то сваять, но мне это не очень интересно. Владимир Бабурин: Так как Сергей Николаевич ответил на незаданный вопрос Артема Соловейчика, Алексей Шведов будет вопрос задавать. Алексей Шведов: Если можно, два коротких связанных вопроса. В какую сумму государству обходилось в год содержание Литературного института, если обходилось? И вот сейчас, когда вы, видимо, уже ушли, вы все еще верите, что можно воспитывать, создавать писателей в таком специальном учреждении? Сергей Есин: Я начну со второго вашего вопроса. И опять возьму самые простые примеры. Если вы, наш уважаемые и славный ведущий, внимательно посмотрели две эти книжки "Нового мира", о которых вы говорили, то вы, наверное, обратили внимание, что наряду с ректором Литературного института в 11-ом номере есть повесть скромного студента Антона Тихалоза. Владимир Бабурин: Вы знаете, я не обратил внимания, потому что я в последнее время все читаю в Интернете, "Марбург" там же прочел, что там было еще - не знаю. Сергей Есин: Понятно. Вот Антон Тихалоз - для меня это явление знаковое: с одной стороны - 70 лет, с другой стороны - 20 или 21. Это вот первая линия ответа на ваш вопрос. Вторая тоже очень простая. Только что объявили о премии "Триумф". Молодежный "Триумф" получил наш студент, третьекурсник Саша Демахин. Я его знаю с первого курса. На втором курсе он выиграл конкурс, который вел Райхельгауз в Театре современной пьесы, называется он "Действующие лица". Причем когда я пришел на заключительную часть этого конкурса (только потому что мне сказали, что Чубайс будет, а я в надежде, что Чубайс даст мне деньги на ремонт ограды, я попросил, но он пообещал, но не дал), во время этого конкурса вдруг объявили двух наших выпускников. Первую премию получил 18-летний Саша Демахин, а третью премию получил 75-летний Ион Друце. Извините меня, это Литературный институт. Но я еще раз вам говорю, что мы набираем 12, 14, 20 человек прозы - и в лучшем случае там будет 1-2 прозаика класса наших высоких литературных журналов, а все остальное разойдется по другим линиям. Это будут прекрасные журналисты, это будут опытные редакторы, это будут менеджеры в книжном деле, это будут люди, которые знают, что писать очень трудно и что искусство - вещь безумно трудная. Раньше Литинститут был учреждением достаточно ведомственным. Это была некая большая качественная студия Союза писателей СССР, и деньги давали они. Жизнь тогда была привольная, крышу починить - заявку на секретариат, приезжают из строительного управления Союза писателей, чинят тебе крышу. Я случайный писатель, я очень крупный специалист по канализации, по водопроводу, по ремонту. Вы знаете, за 13 или 14 лет, что я в институте, я практически ни разу не был в отпуске, потому что всегда у меня такой маленький промежуток получался, когда я мог куда-нибудь уйти, но в этот момент всегда что-нибудь случалось. Один раз Лужков ломал соседний дом. Когда два дома впритык стоят, то один дома сломали, но выяснилось, что у другого дома в эту стену входили окна, и эти окна надо было заделать. Два года назад у нас обвалился потолок. Сейчас это довольно дорого. Сейчас, правда, стало немножко лучше, государство дает процентов 60 на это. 40 процентов надо заработать. Если интересует, расскажу как. Заработать трудно. Если бы мы воспитывали артистов, нефтяников, коммерсантов или балетных учащихся, набежали бы папы, мамы, но мы-то с Артемом знаем, что литература... Знаете, ее так не покажешь зарубежному гостю, это ее балет Большого театра. Ее быстро не станцуешь. Иногда наши крупные деятели говорят, что они читают. Я бываю в отпаде, потому что они читают то, что мы прочли 20 лет назад в лучшем случае. Это все такое невидное. Это мы с вами знаем, что это фундаментальная вещь. Вы знаете, у меня был написан давно роман, вы его назвали, "Эффект близнецов", по-моему, в общем, какой-то роман относительно того, что возникла забастовка в стране. Причем забастовало искусство, сначала перестали танцевать балет... Владимир Бабурин: Первое название этого романа - "Казус". Сергей Есин: "Казус", да. Сначала забастовал балет, не забастовал, а вдруг все балерины растянули ноги. Потом - опера. А потом забастовала литература. Вот когда забастовала литература, уже все перестало звучать, только политкомментаторы. И вот тут началось восстание. И вот когда забастует литература, ждите плохого. Владимир Бабурин: Хочу вернуться к роману "Марбург", так как выяснил, что достаточно много в Алексее Новикове от Сергея Есина. Там в самом уже городе ваш герой говорит со своим немецким другом по имени Гюнтер, и спорят они о писателе Леониде Бородине, которого на время действия романа как раз выпустили из лагеря. И Алексей Новиков думаете: "Вот уж, действительно, безгрешный был человек, на его биографии ни одного пятнышка". И говорит Гюнтеру: "Допустим, что он боролся с ненавистным ему режимом. А следователь, который ему, с одной стороны, сочувствовал, этот режим защищал. И кто был прав?" И сам себе Алексей Новиков отвечает на этот вопрос, что ему лично было видно еще тогда, что разрушая режим, но не имея определенной альтернативы, разрушаем Россию, ту большую, которая называлась Советским Союзом. Сергей Есин отвечает на этот вопрос точно так же, как Алексей Новиков? Сергей Есин: Вы знаете, я человек, подверженный рефлексии. У нас был Евгений Александрович Евтушенко, человек невероятно талантливый, и я согнал туда весь институт, не только поэтом, но и прозаиков, потому что он говорил и об этом. И он говорил о том, что надо внимательно следить за тем, что одни люди эволюционируют, а другие перевертываются. Конечно, мне жалко моей молодости, я объездил весь Советский Союз, я в юности был на Камчатке, кое-что я не видел, и жалею, в другую страну уже поехать жалко. Но я всегда думаю: можно было сделать это с меньшими потерями, с одной стороны. С другой стороны, когда я захожу в книжный магазин, я думаю, как бы сильно изменилась моя жизнь, если бы эти книги я прочел, не когда мне было 40, а когда мне было 20. По-моему, я ответил на ваш вопрос. Артем Соловейчик: Сейчас мы говорили про "Стоящую в дверях". И мне кажется, что там был такой момент, когда они разговаривают на той же кухне и говорят про армию, про мальчиков, которым надо идти в армию, не надо идти в армию, теперь армия не та, а другая, плохая. У вас есть военная кафедра в институте? Сергей Есин: Знаете, военной кафедры у нас в институте нет. Ребята, вы хороший вопрос мне задаете, у меня сразу начинает все бродить. Я хорошо помню, как я переписывался с одним из министров обороны с просьбой ввести у нас военную кафедру, потому что иначе ребята не идут, одни девочки были. А Маша Жданова сказала: "Феминизация института институту на пользу не пойдет. Когда я училась, у нас было 80 процентов ребят, 20 процентов девочек". Я переписывался, и мне он что-то отвечал, и я написал потом в очень резком тоне, ответил какой-то полковник. Я очень резко написал, что военная кафедра нужна институту хотя бы для того, чтобы там готовили таких полковников, которые потом умели бы отвечать на письма писателей. Что касается армии, то я служил в армии. Мы когда встречались, я говорил о художнике, моем покойном друге Володе Киедани. Мы с ним познакомились в армии, вместе с ним отслужили. Он умер недавно. В армии я впервые взял в руки двойной текст Гамлета на русском и английском языке и начал учить английский. И с тех пор я учу - не идет. Этот том я тихо-спокойно похитил из армии, потом я его подарил Смоктуновскому, когда приезжал к нему на съемки. Вы знаете, я уже говорил, когда я еду сейчас на дачу, то иногда я проезжаю в одном месте военный городок. Я думаю всегда только об одном: наверное, большая армия - плохо, но из этих военных городков, где мама - учительница или врач, папа - капитан или майор, приходили лучшие студенты. Дисциплинированные, точные, иногда пьющие, буянящие, но в конечном итоге хорошо работавшие. Если бы наша армия была все-таки без этой дедовщины, без тех моментов, которые в ней есть, я бы посоветовал многим пройти через нее. Я ведь в армии был в советское время, и я хорошо помню ребята - дагестанцев, которые осваивали там русский язык, я помню там многих ребят, которые получали там специальности. Наверное, все это кануло. Может быть, я очень старый человек. Может быть, я просто живу иллюзиями, но армейские годы я вспоминаю с невероятным... Конечно, это было невероятно мучительно для меня, но так мы хорошо покуривали с Володей и еще с одним моим другом, который стал физиком, так мы хорошо потом попивали водочку, когда мы демобилизовались, у меня на квартире. Так было. Владимир Бабурин: Как вкусно вы все это рассказываете. Как вы полагаете, Сергей Николаевич, сейчас вы покидаете пост ректора, кроме всего прочего, это еще здание в центре Москвы, а это сейчас дорогого стоит. Будет ли какая-то серьезная борьба? Для меня, например, есть один сигнал, что будет, потому что нашел я на сайте, который, правда, не сильно люблю, называется он "Компромат. Ру" некий текст, очень странный. Во-первых, имя и фамилия женщины мне абсолютно ничего не говорит, которая его написала. Обычно на этом сайте появляются тексты откуда-то - из газеты "Коммерсант", даже из газеты "Стрингер", а здесь никакой ссылки не было, ничего. А больше всего меня дата поразила - 22 июня 2006, то есть будущего года. А текст вот такой: "Ректор Литературного института Сергей Есин знаменит тем, что из почасовиков случайно был назначен исполняющим обязанности ректора и в короткие сроки выжал из института и сжил со свету всех сколько-нибудь конкурентоспособных коллег, сделав из легендарного вуза карманный институтик методом сокращения, он получил те легко управляемую модель, которая ему по силам, - несколько сотен студентов и несколько десятков преподавателей. Интригуя и склочничая, он продержался на должности до сего дня аж все три отведенных ему законом срока". Как вы полагаете, может быть, это уже начало атаки? Сергей Есин: Ну, конечно, это было начало атаки. Этот как бы компрометирующий текст, который я с большим удовольствием сейчас слушал, хотя я его и видел, конечно, был написан, я думаю, изнутри нашего института. Я все понимаю, я действительно продержался, как пишет эта милая женщина по фамилии Маргарита Крапивина (говорящее имя, прямо как литература XVIII века)... Я хорошо помню, первый раз я выиграл выборы с преимуществом в 46 голосов, у нас 120 было выборщиков. Второй раз я выиграл выборы - у меня было 2 голоса "против". И надо отметить, что наш институт не похож на роту. Там работают люди, работают хорошо и дружно в своем плане, которые по политическим взглядам являются, конечно, очень часто просто антагонистами. Представьте себе, скажем, такого нашего почвенникам, критика, как Михаил Петрович Лобанов, и с другой стороны - Мариэтту Омаровну Чудакову. И тихо-спокойно они работают на одной кафедре, и я не видел конфликтов. Мы там между собой начинаем, какие-то у нас свои профессорские счеты, но вот поступает текст студента - и почти не было случая, чтобы один сказал, что это хороший текст, а другой сказал, что плохой. Всегда все видно сразу, независимо от того, Рейн или Куняев. Хороший текст виден, плохой виден точно так же. Кстати, и того и другого по-своему я очень люблю и очень уважаю, и того и другого я пригласил в институт. Вот, к сожалению, в институте много народу умерло. Конечно, ряд преподавателей недовольны и тем, что пришла молодежь, и приходит молодежь. Конечно, большой кризис вообще в поэтических и в прозаических именах. При всем прочем, скажем, Ошанин и Долматовский вели строгую школу. Я когда был в музее "Прадо", то я увидел замечательную картину, вы ее все знаете, "Гернику". Но рядышком вы не обратили внимание что висит? А рядышком висят "Штудии" Пикассо. И я гляжу на них - я пользуюсь этой метафорой часто - и у меня такое ощущение, что это было сделано в классе, в котором учился Репин, что это кто-то из учеников Чистякова. Это предельно выписано. Вот сначала научись это... Я почему говорю о поэтах классической школы, вот сначала научись это, а потом пойдет и модернизм, и постмодернизм, и ты будешь с формой обращаться, как хочешь, но сначала научись это. Так что я тоже думаю, что я почти ответил, а дальше я не буду говорить вам о всех сложностях, которые всегда были на кафедрах. Кстати, вот этот сайт, откуда вы сняли эту фразу, вы сняли ее в тот момент, когда основа конфликта получилась внутри. Я понимаю профессора, который с большим трудом защитил докторскую диссертацию, защитил кандидатскую диссертацию. Я написал тьму романов, но в этом году я защитил кандидатскую диссертацию. Защитил диссертацию таким образом, что мне разрешили по этой же диссертации защищать докторскую. Ну, это же, конечно, не так, казалось бы, приятно для всех, но, вы знаете, и кандидатскую диссертацию, как отметили в ВАКе, редко кто защищает с четырьмя монографиями. Ну, вы все сами понимаете. Алексей Шведов: Скажите, а если мы возьмем последние четверть века, сколько писателей с большой буквы подготовили Литинститут? Сколько имен вы могли бы назвать? Сергей Есин: Я назвать много могу имен. Я назову три, и я думаю, что вас удовлетворят они. Чингиз Айтматов. Устраивает? Алексей Шведов: Это за последние четверть века? Сергей Есин: Да. Василий Белов, Трифонов, Бондарев. При мне закончил Павел Басинский. Устраивают? Алексей Шведов: Но это не четверть века, это раньше. Сергей Есин: Павел Басинский - это вот рядом. Сережа Арутюнов, лауреат премии Бориса Пастернака. Скажем, Вадим Степанцов. Владимир Бабурин: Я бы еще добавил, Сергей Николаевич, что буквально только что диплом Литературного института получил упоминавшийся здесь вами сегодня Евгений Евтушенко. Сергей Есин: Да, это как бы моя работа. Вы знаете, здесь надо вспомнить о нашем русском бюрократическом механизме. Я уже забыл, я считал, сколько раз я поставил подписи для того, чтобы он экстерном закончил институт. Владимир Бабурин: Ну, в сотню-то уложились, я надеюсь. Сергей Есин: Да, в сотню уложились, но около сотни было. Огромный поэт, смешно... У него был не сдан немецкий язык. Смешно было его экзаменовать по-английски, он говорит и по-итальянски, но надо было написать, что он сдал английский язык, и расписаться три раза. И должны были завкафедрой, преподаватель и ректор расписаться. И смешно, конечно, было спрашивать о современной литературе или современной поэзии человека, который составил три или четыре антологии, тем не менее, надо было сдать, расписаться и все прочее. Владимир Бабурин: Это был последний вопрос, а теперь - по традиции программы - я прошу журналистов коротко сказать, что было самым главным, самым интересным, на ваш взгляд, в этой почти часовой беседе с Сергеем Есиным. Алексей Шведов, пожалуйста. Алексей Шведов: Самое интересное для меня - это странности как бы русского и советского бытия. То есть существует Литературный институт, созданный Горьким, который в общем за последние 15 лет не выпустил писателей. Существуют разваливающиеся фермы и государство, которое тратит огромные деньги на содержание здания в центре Москвы. Но в то же время очень приятно было услышать, что ректором этого института был настоящий писатель, настоящий русский интеллигент. Интересно было услышать, что в этом здании продолжалась культурная жизнь. И Рейн, и Куняев, и многие другие - это люди, которые не студенты, которые приходили туда, которые работали. И я не уверен в том, что если бы это здание было перепрофилировано или будет перепрофилировало... То есть несколько абсурдная для меня идея воспитания писателей в инкубаторе. Если бы она была отменена, то было бы лучше? Наверное, нет. Не знаю. Вот впечатление - продолжение российского сюрреализма. Сергей Есин: У меня есть ощущение, конечно, что я предполагал, наезда на наше здание. Но это не первый наезд. Владимир Бабурин: Но кто-то хочет восстановить там, наверное, знаменитый ресторан. Сергей Есин: Вы знаете, приходили в этом году. Владимир Бабурин: Знаю. Артем Соловейчик... Артем Соловейчик: У меня впечатление от нашего разговора, что во всей это перестроечной, реформенной России часто такое ощущение возникает, что есть остров, на котором все-таки те, кто руководят этим островом, смогли сделать то, что хотят, и делают то, что хотят. Это в хорошем смысле. Мы можем ругать все наши переделки, но именно из разговора с вами ощущение, что у вас как раз вот эти все перестроечные вещи дали вам возможность сделать то, что вы хотите. Если я не ошибаюсь, по крайней мере, так это звучит. Это уже достойно и интересно услышать. Конечно, если уж говорить про армию, и такой же диалог был описан в вашей книге, я служил позже, и служил уже в какие-то годы, когда у меня тоже служба была хороша, мне тоже нравилось, три года на флоте я прослужил, но я знаю, что мне везло здесь, здесь и здесь, а большему проценту детей из Москвы, из Петербурга не везло в армии. Поэтому армия или флот сегодня, конечно, не те, наверное, что когда вы там служили. И конечно, вопрос - а как же воспитать все-таки мужчин? - он все равно остается. Потому что я хочу защитить своих детей от всего, что сегодня происходит, и у меня нет, а может быть, и не бывает, метода, как, не защищая, сегодня отпустить в этот мир. Даже в электричке не так мы ездим, как ездили когда-то, как ездили раньше. Если мои дети едут в электричке одни - это не то, что я раньше, в 10 лет ездил. Сергей Есин: Вы сидите и волнуетесь, как они доедут. Артем Соловейчик: Да. Но все равно мне очень радостно услышать, что по крайней мере у вас есть ощущение, что можно сделать то, что хочешь сделать. Владимир Бабурин: Мало мне времени оставили коллеги, но у меня есть хотя бы полминуты, чтобы тоже сказать, какие у меня впечатления от этой почти часовой беседы с вами. Очень важную фразу сказал Сергей Николаевич, на мой взгляд, что сейчас, когда он заходит в книжные магазины, ему очень жаль, что эти книги он прочитал сейчас или в 40 лет, а не в 20. Я, к сожалению, не получил ответа на вопрос, который меня очень давно мучает. Почему мы, выросшие в советское время, когда хорошую книгу нельзя было купить, а можно было только достать, их доставали, брали на ночь, читали, а нынешнее поколение, когда любую книгу можно купить в любом магазине и даже залезть в Интернет, чтобы деньги не тратить, не скажу, что не читает совсем, но читает значительно меньше, чем это было в наше время. Но, как мне показалось, Сергей Николаевич сам ответ на этот вопрос не знает, поэтому, наверное, и не сказал, хотя впрямую я его об этом не спрашивал. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
