Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[22-05-99]
Поверх барьеровКочевая душа: Жизнь и песни Жени ШевченкоЭмма Орехова: Как вы попали сюда, в Америку? Женя Шевченко: Из Бразилии. В 1959 году. Это уже пятая или шестая страна, Америка. Эмма Орехова: Как вы попали в Бразилию? Вы уехали вместе с немцами? Женя Шевченко: Не вместе с немцами. А мы сняли поезд. Заплатили 18 персидских ковров. Эмма Орехова: Мы - это кто? Женя Шевченко: Папа, мама. Брат уже уехал в Германию. Еще один брат Павлик. У меня была тетка баронесса. Она имела и любовника и мужа. Мергарит. И мы ехали в Прагу к ней из Киева. Мы взяли одного француза по дороге. Он хотел меня изнасиловать. Но так как я уже и карате делала, и боксом занималась: Эмма Орехова: Сколько вам лет было? Женя Шевченко: Мне было 16 лет. Я его связала в поезде. Там сено было, корова. Отец пришел и смеялся. Когда я приехала в Прагу, они думали, что я какая-то несчастная из России, а как увидели мои ноги, грудь мою, здоровенькая такая, так все хватали меня за ноги, правда, что такая девочка. В общем, я приехала к тетке. Меня сразу отдали в гимназию в 7-й класс. Я перешла сразу через три месяца в 8-й, потому что я очень способная была, память у меня изумительная была. И меня отправили в интернат с девочками. Но я хулиганила, потому что мы вечером садились за рояль, пели цыганские песни. И пришли к моей тетке, говорят, забери свою хулиганку. Эмма Орехова: А кто был папа, цыган? Женя Шевченко: С материной стороны отец ее был настоящий цыган, настоящий певец, который пел для императора Николая Второго. Мать ее была еврейка. А с отцовской стороны, отец был купец первой гильдии. У нас была своя дача в Ерпине. Мы очень были богатые. У нас была своя река, свои коровы, слуги. Эмма Орехова: Это все при советской власти? Женя Шевченко: До 33 года. И деда убили ножами. Между прочим, это бандиты были. Они просили золота, а он где-то закопал под березкой и забыл. Он только крикнул: "Дети, спасайтесь!" Был Николай и Павлик. Они выскочили во двор, кричали, но его уже убили. А потом уже через год забрали эту дачу, и мы переехали в Киев. Уже жили с крысами при советской власти. Эмма Орехова: Вы из Киева в Прагу уехали в каком году? Женя Шевченко: В 1943. Мы купили вагон. У немцев. Что, вы думаете, немцы не торгуют? И еще этот француз удрал из армии, мы его везли, еврейку, цыганку. И мы быстренько свалили. Потом отец с Власовым сговорился, и мы, так как он был военный, он был сам донской казак, они договорились, и он его послал в Вену. И он был там генералом казачьего штаба. Эмма Орехова: Ваш отец был знаком с Власовым? Женя Шевченко: Да, он был правая рука Власова. Эмма Орехова: А вы его помните? Женя Шевченко: А как же. Шикарный дядька. Они воевали против коммунизма. И потом отец был генералом. И когда уже коммунисты начали давить и приходить, отец собрал всю свою казачью группу, и мы ехали пароходами, Дунаем, потом подали ему где-то на венгерской границе лошадей, Власов послал ему. Где-то в горах мы были. Я только помню, что в горах на нас напали партизаны югославские. И я смотрю, они взяли два пулемета, мать и отца в комнату, и хотели их застрелить. Я немедленно сняла все свои тряпки, у меня была шуба, и голая, потому что я была хорошо сложена, разбила окно, вскочила голая. Встала на колени, говорю: "Убивайте меня, потому что отец спасает Россию от коммунизма". Они посмотрели: "Боже мой, какая смелая девчонка. Только никому не говорите, что мы вас встретили. Вторая Жанна д'Арк". Повернулись и ушли. Вот это мое геройство было первый раз. Потом лошадьми мы дальше ехали через какие-то горы, уже точно не могу вспомнить, потому что очень много у меня всяких воспоминаний. Приехали мы в Лиенц. В Лиенце, мой отец был очень большой политик, и он предупредил всех казаков: имейте в виду, что нас всех вышлют в Россию на расстрел. И, смотрите, оберегайтесь. И как раз была такая княгиня Ливен из Англии. И она всех казаков попросила переехать в лагерь, обещая, что ничего с ними не случиться. Но отец все это понимал. Мы в горах были, прятались. Повесили черные флаги, и так далее. Ничего не помогло. Голодовки объявили. Ничего не помогло. И пошли все в лагерь. Тут нас под проволоку, и все, сказали: вы едете в Россию. Тут начались самоубийства. В цирке 800 человек просто сгорело. Сами себя подпалили. Кроме казаков, были другие люди. Например, моя подруга была со своим отцом, он был ювелир. Они из Италии попали туда. Мы с подводы спасли их. Ирина Ковалевская. Она еще здесь, в Нью-Йорке. В общем, я смотрю: такая трагедия. Я еще должна про себя рассказать. Я там потеряла невинность с каким-то солдатом, русским офицером. И отец там, в церковь, венчание. Но я удрала из-под венца. Сказала, что я его не люблю, и все. Это очень долгая история рассказывать. Я, не долго думая, вижу, что казаков всех на смерть посылают в Россию. Я подпоила всех. Я на лошадях ездила, самый высокий барьер брала. Отец не знал, что с моей энергией делать и, значит, 10 лошадей в день. И я подпоила всех солдат, там все в меня влюблены были. Водку привезла. А отец уже с подводой стоял. Солдаты открыли лагерь, и все бежали, куда могли, в горы. Потом пришла самая главная полиция и закрыла лагерь. На моих глазах все кончали жизнь самоубийством. Вы знаете, что было, не хочу вам рассказывать, просто не могу. Это страшная драма была. Я спасала, как я могла. Я не могла больше сделать ничего. Эмма Орехова: Как вы спаслись сами? Женя Шевченко: Мужской характер был у меня. На лошадях. Я увидела, что не смогла спасти казаков, еще эта свадьба была дурацкая. В церковь меня отец повел, сказал: "Венчайся". Я удрала из церкви, сказала, что я его не люблю. Отец говорит: "Нет, ты должна выйти замуж". Я дала по морде этому идиоту, который на мне хотел жениться, Виктору. Говорю: "Батюшка, я его ненавижу, это мои родители насильно требуют". Меня никто не может заставить насильно ничего делать. Я - кит-рыба. И я ушла. Я уже знала, что отец приготовил для меня сюрприз. Чемоданы были готовы. Выбросил меня в окно со второго этажа. Я взяла чемодан, села на задницу. Не могла подняться. Через два часа поднялась, у меня задница вся в чирьях была. И пошла в этот поезд. Конечно, хорошенькая была, фотогеничная. Тем, которые в поездах работают, я им рассказала свою историю. Они говорят: "Мы тебя любим, поезжай куда хочешь". Я поехала в Шпиталь. Там мне как раз моя подруга, с которой мы спасли Ковалевскую, Прокопович. Я приехала в лагерь к ней. Я думала, что она так же мне откроет двери, как я ей открыла. Я ей жизнь спасла, ей и матери, и отцу. Но она была холодная и умнее. Мы поехали на бал. Когда мы пришли на бал, там уже были другие англичане, которые нас защищали. Это уже лагерь был, который собирал эмиграцию к выезду в Америку, Европу и так далее. И вдруг два молодых человека. Один брюнет, как цыган. У него синие глаза были, черные волосы и зубы, как жемчуг. И Лева Ковалевский, блондин, красавец. И вот оба в меня влюбились. А Ирина в этого Ковалевского влюбилась. А я в этого Джона. И мы так плясали с ним. В моде был Элвис Пресли, рок-н-ролл. Я очень способная, у меня ритм хороший. И мы так выплясывали, что они чуть не подрались за меня. И я связалась с этим Джоном. Какая у нас любовь была! Этот Джон ездил в Италию, прямо с витрины срывал всякие кружева, мне бросал в ноги. Говорил: "Ты моя королева, ты моя Екатерина Вторая". В общем, любовь была такая, что только в сказке можно рассказать. Вот, как Ромео и Джульетта. Он сделал из меня первую женщину. Я не понимала, что такое секс. Вот с ним я начала понимать, что такое любовь. Это вот духовная любовь, физическая. Он такой же богатырь был, как я. Добрый, хороший, так меня любил. И вот, он ездил в Италию, продавал там шины и детали и привозил коньяк. И он меня научил спекулировать. Была такая английская зона. Мы в ней садились на поезд и ехали в американскую. И там был такой лагерь евреев, которые торговали сахарином и принимали наш коньяк. Мы приезжали и зарабатывали колоссальные деньги. У нас была такая любовь к жизни! Война кончилась. Мы на улице целовали друг друга. Знаете, что это такое: здоровенькие, ножки есть, ручки. Еще и начали деньги зарабатывать. Банков еще не было. Мы не знали, что такое банки. И, конечно, денежки. Это было в Австрии, Шпиталь. У меня была одна - Танька, подруга. А в меня там все влюблялись. Уже с Ириной я разошлась. Переехала к другой даме. И в меня один влюбился русский алкоголик, спал под дверью. Я говорю: "Слушай, Танюшка, ты забери его, он хороший парень, жени на себе, и будем вместе ездить. Он мне не нужен, я люблю Джона своего". И Танюшка его подцепила. Еще у нее какой-то был кривой Севка из Киева. И я их на поезд. Мы одевались роскошно. Надевали какие-то шляпы с вуалью. И по 18 чемоданов возили бутылок коньяка. Когда полиция приходила: "Куда вы едете, девочки?". Я говорю: "Мы артистки. Мы работаем в кино и едем на работу. А в чемодане наши тряпки". Мы здорово зарабатывали. За 2-3 месяца мы такую сумму сделали! А, кроме того, у нас был такой лорд - моего Джона друг, который торговал паспортами. И мы из Италии, когда русские переезжали, мы делали еще фальшивые паспорта. Вообще, я была авантюристка. Джон меня научил. Жить хотелось, любовь есть, а почему деньги не заработать? Эмма Орехова: Вы тогда не пели? Женя Шевченко: Еще как! Мы еще не дошли до этого. Я еще в Праге пела. У нас была в гостях Варвара Королева, знаменитая певица народная. Я же в музыкальной школе училась. Я была виолончелистка в Киеве и пьяно проходила. И все Вальгемуд, Гмыря, знаменитые певцы киевской оперы, Паторжинские, две сестры. Одна со мной на виолончели играла, а другая, мой брат за ней ухаживал. Мой брат на контрабасе играл. Виртуоз был. Так что это образование пошло еще из Киева. Мы все музыкальные. А когда я уже пела, и в Киеве, и в Праге и училась пению, и ходила на концерты. Дайте, вспомню, я на коленях сидела у знаменитого этого певца. Я пела два романса он мне сказал: "Ты будешь знаменитой певицей". Эмма Орехова: Как вы из Австрии попали в Бразилию? Женя Шевченко: Мы с отцом и со всеми родителями переехали в Вену. Отец открыл фотографию. И как раз Вандербрант из киевской оперетки открыла цыганский ансамбль. Там была Мура Муратова - самая главная певица. Ей 35 лет было. Она меня очень ревновала. Когда я вышла на сцену, вышла в народном костюме с подсолнухом и с платочком. И вдруг все стали свистеть и кричать: "Вон со сцены". Я говорю: "Неужели? Я не успела на сцену выйти, как у меня уже враги здесь есть. Подождите минуточку". Подождала полчаса. Когда они уже насвистелись, накричались, я говорю: "А теперь я вам покажу свое искусство". Я как вжарила, как пошла плясать, весь зал заплясал. И вот первое мое выступление в Австрии был прямо фурор. Я сделалась знаменитостью. За один вечер я сразу публику взяла. И все. Во всех газетах - Женя Шевченко. И все. И поехали. Поехали по всем городам. И все уже знали, что какая-то певица дала всем по голове. Эмма Орехова: Вы их видели - эмигрантов из России, из Украины? Вы с ними встречались? Женя Шевченко: Во всех лагерях, и в Зальцбурге, все это эмигранты, которые уже ехали в Америку, в Бразилию. В лагере всех кормили. Давали на папиросы. В лагере 5-6 человек в одной комнате. Все хорошо. Я выступала. Я помню, когда я уже сделала в 19 лет боярский костюм, так полчаса уже только кричали за красоту костюма, за мою красоту и ждали, когда я уже открою рот. Я уже пела "Семеновну", романсы цыганские. Тряпки себе уже наделала. Попала я уже в консерваторию в Зальцбурге. Там мне дали документ, что с моим материалом, талантом, при хорошей студии я сделаю себе бриллиантовую карьеру. Я документ послала в Америку, в музыкальную школу, где сейчас княгиня Волконская как раз преподает пианино. И сразу мне дали визу со стипендией. Но я же идиотка. Я же сразу всем: "Я еду в Америку, буду знаменитой голливудской певицей". Почему-то я не умела секреты свои держать. А в жизни надо все держать. Потому что когда ты говоришь даже о своем счастье, все равно люди ревнивые. Эта земля полна мрази. Все тебя ревнуют. И на меня написали 25 доносов, что я советская шпионка. Я уже села на пароход. Слава господи, что я родителей отправила раньше в Бразилию. Я села на американский пароход, меня снимают. "Почему?" "Разбираться будем потом". 25 фальшивых доносов. Мне отец телеграмму прислал: "Немедленно езжай в другую страну". Консул не хотел пускать и в Бразилию. Но я пришла, говорю, что на меня доносы, что вот мой отец шлет документы, что он был правая рука Власова, я показала фотографии и документы. Консул говорит: "Я понимаю вас, синьорита. Вы такая красивая, такая талантливая, почему на вас такие доносы". Я приехала обратно в лагерь и там один архимандрит за меня волновался и писал всякие письма, и ничего не помогло. Тогда, у меня был дядька по маминой стороне в Венесуэле. Там как раз было землетрясение. Янковский такой. Я пришла к консулу венесуэльскому. Не пускали, между прочим, одиночек, потому что они боялись всякой проституции. Но этот консул в меня влюбился, мне подписал визу. А перед этим в меня был влюблен один доктор, хотел на мне жениться, потому что я работала, у меня тоже диплом: сестра милосердия. Я говорю: "Я тебя не люблю". Я его женила на своей подруге. Там целая история. Муж в тюрьме, у нее двое детей было. Он выскочил из тюрьмы, хотел сделать скандал. Но я палкой его избила, полиция его забрала. И доктор сказал: "Вот тебе икона Божьей матери, католическая икона, пусть тебя Господь Бог хранит. Ты святая баба". И с этой иконой я выехала в Венесуэлу. Когда мы приехали в Венесуэлу, за мной прилетели 25 доносов. И власти открыли чемодан и увидели эту икону, католическую, и вот эта икона меня спасла. Они закрыли чемодан и говорят: "Девочка святая, какая они шпионка". И допустили меня до моего дядьки. Подъехали мы к Баркасимете, там землетрясение было, дядька мой строил этот город, и у него друг был. И они работали, там два брата было, которым город принадлежал Баркасимета, и вот один в меня влюбился. И сразу предложение. Стал посылать мне автомобили, покупал мне все, что я хотела. А нечего делать, я вообще энергичная. Я пила. Сидела и пила. Собачник имела, разъезжала по всем городам с ним. Сделал мне предложение, подарил мне 10 карат чистой воды бриллиант. И начал строить для меня виллу посередине города. Ему 40 лет было, а мне, это в 47 году было, - 22. Конечно, сексуальное было ничтожество, я сильная женщина, мне нужен и секс и развлечения, и все. И вдруг попадает туда внук князя, забыла его фамилию, Иван. Голубые глаза, высокого роста, здоровый. Конечно, мы сразу друг в друга влюбились, и давай мотаться. Кольцо одел, моя невеста и уже в отеле приготовил для меня веддинг шаур, чтобы я была, как невеста. А я пригласила своего князя. А он говорит: "Ты не имеешь права, ты моя невеста, я тебе сделал предложение, я тебе строю виллу". Я говорю: "Знаешь что, плевать я хотела, Роберт, на твою виллу, на твой брильянт". Сорвала кольцо, и ему в морду. Пошли Ванька, говорю, гулять. Там такие кабаки были. Там такие певицы, что можно обалдеть было. Я же обожаю музыку. И мы с ним там румбу всю ночь играли, пели. На следующий день миллионер приглашает шофера с письмом: прости, все такое. А тут у князя любовница была, трое детей. Она гонялась меня убить с автомобилем. Я почувствовала, что мне этот дядька, то есть друг его, мешает. Говорит, что он такой нехороший, этот Иван. Я проверила все документы и нашла 5 000 долларов на его имя от моего миллионера. Я купила билет в Бразилию, и все, гуд бай. Он приходит домой, я ему разбила морду, разбила зеркало, говорю: "Проститутка, альфонс". И ушла к своей подруге, потому что у меня осталось еще два дня перед Бразилией. Он пришел, встал на колени, говорит: "Прости, тут вся деревня знает, такой скандал". Я говорю: "Ну, ты же альфонс. Сутенер. Меня нельзя продавать. Я сам пью, сам гуляю, сам стелюсь и сам ляхаю, по-украински говорят". Он говорит: "Идем обратно, хоть покажи что ты это, чтобы я хоть позор снял". Я говорю: "Ты позор не можешь снять, потому что ты сутенер". Я не пошла. Он повесился. Много рассказывать про Бразилию. Это отдельная часть. Самая главная у меня была жизнь, и самое большое акшн была в Америке. Когда я приехала, сразу попала в "Балалайку" в Карнеги холл. Там большой оркестр был. Я была звезда. Я как раз приехала, у них начинался сезон. Я была в звездах уже через неделю. Конечно, зависть, сплетни и так далее. На меня все шли. Я подняла этот ресторан на ноги. Князь Оболенский, миллиардеры ходили туда, один приехал продюсер из Голливуда. Ты, говорит вторая Кармен Миранда, как ты танцуешь. Дал мне свою карточку, приходи в Уолдорф Астория. Я тебя повезу в Голливуд. Я пришла в этот отель, он на меня сразу навалился, чтоб в постель. Я за такое хамство, негодяй, хоть бы поухаживал, цветы бы. Я же была красивая женщина, такая певица. Я ему перебила нос, потому что я занималась боксом, и вызвала амбуланцию. Конечно, по законам американским, я могла с него пару миллионов получить, потому что он был миллионер. Но я не знала законы. Я же не рассказала, что я была также и косметичкой в Бразилии, и фотографом, и ретушером. И когда "Балалайка" закрылась, потому что разрушили здание, он плохой контракт подписал. И я как раз закончила косметическую школу, у доктора Пайо работала, она из Парижа русская, ее косметика прекрасная была. И меня пригласили в Палм Бич. Я попала к президенту. Делала грим Жаклин Кеннеди. Эмма Орехова: Вы ей прическу делали? Женя Шевченко: Я делала грим. Делала ей лицо и матери Джона Кеннеди тоже лицо. А когда она была первой леди, я ее была гримировщицей самой главной. Эмма Орехова: То есть вы жили в Белом Доме? Женя Шевченко: А как же. То есть я не жила. Приходила 2-3 раза в неделю. А потом меня приревновала миссис Коллет, где я работала как косметичка, и я, не долго думая, забрала всех клиентов богатых, Жаклин Кеннеди подруг, и себе прайват открыла. Эмма Орехова: Так вы жили в это время в Вашингтоне? Женя Шевченко: Нет, я жила в Палм Бич. Это там, где Джон Кеннеди имел свою виллу. Он такой энергичный был, а я тоже там познакомилась с одним князем итальянским и влюбилась. И как раз была пасха. Когда мы поехали в церковь с моим итальянцем, он мне сделал уже предложение и так далее. Я сделала шикарный стол - разговляться, вдруг приходит полиция: "Мадам, ваш жених скончался". Потому что поезд шел, и он затормозил. И у него сердечный припадок, и он умер. Ему было 35 лет. А мне было тогда 32. А я была пловец, чемпионка. Я как рванула в море и плавать. Заплыла я уже на пол океана. Меня девочки ждали, ждали и вызвали полицию. Полиция меня поймала на пол океана. Видно, не суждено было умереть. Но Джон Кеннеди мне духовно помогал. Он меня устроил в клуб свой. Там все голливудские актеры были, певцы, я там пела. Ему концерты делала. В высшем обществе была. Но закончился сезон. Познакомилась с одним я югославом-красавцем, и мы приехали в Нью-Йорк. Это было в 60-м году. У меня одна дама была, русская еврейка. Она говорит: "Давай, я тебе дам шикарный аппартмент прямо в центре города". И вот в этом аппартменте я до сих пор живу. Хотя я разъезжаю по всему миру. Построила маме и папе дом. Мама у меня, бедняжка, парализованная была, и я почему-то чувствовала вину перед ней что она, бедняжка, ходить не может. И вот отец приказал: "Дай ей денег, сколько ты зарабатываешь". Я выслала, наверное, 800 000 в Россию. Там у нас дом, две квартиры, церковь. Я для мамы всю жизнь отдала. Потом у Стоковского выступала с оркестром. Был прием такой, что вообще. Нужно было все записать. С гитаристами-виртуозами. Такой был Мирка, другой гитарист. И весь оркестр мне подыгрывал. Я вообще не могла начать петь. Он говорит: "Мадам Шевченко, я слыхал, что вы чудесная певица. Не стесняйтесь меня. Потому что наша музыка трехугольная, а ваша цыганщина - четырехугольная". А мне как-то неудобно. Я говорю: "Как я могу перед вами петь? Вы такой знаменитый дирижер". И весь симфонический оркестр сидит. Но он нам поставил водку, и мы начали петь. И уже от 8 до 12 часов ночи мы здорово дернули. Я как открыла свой рот, я пела на всех языках. Я самбу пела, я аргентинское танго пела, я цыганщину русскую пела, я по-еврейски пела, по-итальянски. Оркестр весь мне аккомпанировал. Это был такой концерт до 5 часов утра. Я никогда в жизни не забуду. Как я не записала на пленку! Как-то так получилось экспромтом. И оркестр мне подпевал даже, а Стоковский дирижировал оркестром. Такая красота была. Только в сказке можно было придумать такую честь. Эмма Орехова: Вы работали косметичкой, но при этом пели. А что, на песни жить нельзя было? Женя Шевченко: Нет. Видите, я еще тогда не сделала пластинку. Там знаменитый был режиссер был ему 80 лет было, он при Мариинском театре: Со своей женой сидел. Я танцевала и пела на столе, тогда три октавы я брала, и два гитариста на коленях мне аккомпанировали. Он говорит: "Боже мой, какая красота, какая энергия! А голос, а душа! И вы не имеете пластинки?" Я тогда еще не имела. Первую пластинку я сделала в 1977 году. Эмма Орехова: Вы, в основном, пели цыганские песни? Женя Шевченко: Цыганские, итальянские, испанские. Я пела Гранаду, Адору. На всех языках я пела. Самбу. Эмма Орехова: Вы сейчас были в России? Женя Шевченко: Да. Я была три раза в России. Я поехала в 1992 году. Меня пригласили на концерты. Я дала 4 концерта. Как раз Алла Боянова пришла с цветами, говорит: "Мадам Шевченко, то что у вас есть, того у меня нет. У вас есть душа и колоссальный темперамент. А я просто салонная певица. Но я приклоняюсь перед вашим талантом". Мне, конечно, не заплатили деньги, как всегда. Я меня там двоюродный брат, между прочим. Мне предложили по всей России разъезжать давать концерты. В этот момент умирает мой брат, мой отец и моя мать. Поехала я в прошлом году в Россию. Миллионер мне оплатил дорогу первым классом. Такой Шальва, грузинский еврей. Он обожает меня и цыганщину. Он говорит: "Женечка, в любое время ты хочешь поехать, пожалуйста". Я ему только позвонила, он сразу выслал визу, билет, шофера дал. Я решила книгу написать. Но я попала в дом нищей духом Анечки, я не хочу говорить ее фамилию, не хочу обижать ее. Есть люди богатые духом, а есть нищие. Они меня высосали, только деньги, деньги. И я уехала разочарованная. Не могла больше. Нас там обокрали. Такая у меня карма. Я приехала обратно разочарованная и больная. Потом я решила, что надо опять ехать. Я связалась со всеми журналистами, я уже не хотела Шальву Павловича беспокоить, и я сама приехала на свои деньги. Правда, он молодец. Он мне дал 10 000 за гадание и 5 000 на книгу. Эмма Орехова: Женя, скажете, а вы слушаете сейчас российскую музыку? Женя Шевченко: Да. Эмма Орехова: Как вы к ней относитесь? У вас есть там любимые певцы, вам нравится кто-то? Женя Шевченко: Есть. Кобзон прекрасный голос имеет. Но он, как вам сказать, не актер. Эмма Орехова: А что самое главное? Женя Шевченко: Душу, взять всех за задницу душой. Не голосом берут, а душой на сцене и актерским талантом. Долина мне понравилась, Лариса Долина. Она прекрасно себя держит на сцене, прекрасно поет. Еще был день рождения какого-то господина, он композитор был. Все ему пели бесплатно. Конечно, меня приняли прекрасно, дали первое место и цветы, и я встретилась с одной певицей, которая в Бруклине пела. Люба Успенская. Она влюбилась в киноактера. Я говорю: "Как тебе Россия"? Она говорит: "Я отсюда никогда не уеду". Конечно, она сейчас влюблена, и актер на нее молится. Но она мне напоминает вторую Мадонну. Она такие фильмы делает. У нее свой стиль, она не цыганщина. Там цыганщина сейчас не в моде. Сейчас я попала в американское общество. Очень мне интересное общество, которое связано с Голливудом и всякими режиссерами. И мне интересно сейчас продвинуться в Америке. В России я не знаю, получится ли. Потому что сейчас все бедняжки без денег. Но они пишут, что-то делают, но медленно. Я хочу здесь выпрыгнуть в Америке. Я хочу быть исцелительницей. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
