Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
23.12.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Культура
[Архив]

Поверх барьеров

Александр Чачиков: Забытый футурист

Автор программы Татьяна Вольтская

В мечеть сзывают правоверных,
Восток - благоуханный лал.
Шакал ребенком простонал,
А дни плывут печалью мерной.

Шербетной, раннею весной
Али ушел на север дальний.
Подобно сердце наковальне:
Чаще слышен перебой.

В зигзагах грязные арыки,
Как будто дует кто в меха.
Устала ждать я жениха.
Заслышав утренние клики,

Али, тоскует твой джейран.
Чадра - свидетельница горя.
Проведала я в разговоре:
Узнал ты радость новых ран.

Татьяна Вольтская: Это стихотворение Александра Чачикова, он же - Сандро Чачикошвили, поэта достаточно известного в 20-30-е годы, а теперь практически забытого. Наступило время, когда забытых литераторов вспоминают, но, на свою беду, Чачиков, будучи другом футуристов, формально к ним не примыкал, поэтому в антологии футуристов, вышедшей в большой серии "Библиотеки поэта", его нет. Нет его и в других антологиях. Александр Чачиков выпал из мозаики русской поэзии, как кусочек переливчатой смальты. А жаль. Потому что фрагмент был яркий, и без него, если внимательно присмотреться, картина не полна. Об Александре Чачикове рассказывает исследовательница русского и грузинского авангарда Татьяна Никольская.

Татьяна Никольская: В биографии Чачикова довольно много белых пятен. И я думаю, что в их появлении есть доля его вины. Начнем с года рождения. В словаре псевдонимов Масанова написано, что Чачиков 1893-го года рождения. В анкете Чачикова, 1934-го года, которую я читала в Москве, он пишет, что он родился в 1895 году. После его смерти, единственное место, где были опубликованы его стихи, это сборник поэтов, погибших на войне, который вышел в 70-х годах. И там эстрадный деятель Мдивани написал слово о друге. Он пишет, что Чачиков 1894 года рождения и, даже, указывает точное число. Бывает, что человеку, по тем или иным причинам, бывает нужно изменить год рождения. Родился он в Гори, в дворянской грузинской семье. Впоследствии, в годы советской власти, свое дворянское происхождение не афишировал. Интереснее другое. В анкете 1934 года он указывает, что у него высшее образование. А в более достоверной биографии, сказано, что образование у него среднее, но он слушал лекции в юридической академии. А самое интересное то, что в библиографии Тарасенкова "Русская поэзия ХХ века" отмечен сборник Чачикова под псевдонимом А. Чиаров и этот псевдоним зафиксирован также в словаре псевдонимов Масанова - "Я сижу здесь у моря" 1913 года. Однако, ни в одной библиотеке, ни у одного библиофила, не только нет этого сборника, но никто воочию этого сборника не видел, поэтому был он или нет - неизвестно.

Татьяна Вольтская: Что и говорить, поэты - люди своеобразные, большие любители создавать о себе легенды.

Татьяна Никольская: Сам Чачиков пишет, что стал публиковаться с 1920-го года, что неверно на 100 процентов. В других источниках написано, что он стихи начал писать с 8-ми лет, а печататься с 13-ти лет. Еще такая интересная деталь, что он совершил кругосветное путешествие, нанявшись юнгой на корабль. Но было это на самом деле или это тоже прекрасная, романтическая фантазия - неизвестно и вряд ли когда-нибудь можно будет это подтвердить или опровергнуть. Из стихов Чачикова видно, что он учился в Ораниенбаумской артиллерийской школе. Что достоверно, так это то, что он участвовал в первой мировой войне, был на Кавказском фронте, был поручиком, кавалеристом, командовал кавалерийской ротой.

Татьяна Вольтская: Первые стихи с этим как-то связаны?

Татьяна Никольская: Первые стихи Чачикова, которые мне попались на глаза, были опубликованы в газете "Голос Кавказа". Была "Песня Н-ского полка". Стихи слабы, тогда очень много печаталось военных стихов, но они привлекают внимание тем, что в них очень много звучит этнонимов. Эти стихи напоминают сводку о военных действиях, в которых участвовал полк. Чачиков воевал на Персидском фронте, поэтому от стихов своеобразное впечатление.

Диктор:

На Гюмишхансхом направленьи
Турецкий полк сто двадцать восьмой,
Дотоле бывший в Галиполе,
В сражении под Гюмишханом
Разбит - и нет его уж боле.

Татьяна Никольская: Чачиков был на войне ранен, но в 17-м или в начале 18-го года оказался в Тбилиси. Там он вступил в Цех Поэтов. В Тбилиси было два Цеха Поэтов. Один под руководством Городецкого, другой под руководством Юрия Дегена. Цех Поэтов при художественном обществе "Кольчуга", который выделился из состава Цеха Поэтов Городецкого. Чачиков вступил в этот Цех Поэтов, выступал в Фантастическом кабачке, где собирался цех "Кольчуга", познакомился с футуристами, слушал их лекции о футуризме. Стихи молодого военного очень понравились Крученых. Настолько понравились, что Крученых решил написать предисловие к сборнику стихов Чачикова "Крепкий гром". И в этом предисловии Крученых сделал довольно много метких замечаний. Во-первых, он выводит манеру Чачикова употреблять в стихах большое количество географических названий к Пушкину и Тютчеву. Во-вторых, Крученых пишет о такой особенности Чачикова, как соединение Востока и Запада в рамках одного стихотворения. В-третьих, он делает попытку перевода стихов Чачикова на заумный язык.

Диктор: Александр Чачиков, как и всякий молодой поэт, еще мало опытный артист. Но у него звучный голос и хороший слух. А это основной капитал всякого речаря. Над безголосым певцом в опере сразу ставят крест. И как редко применяется это к певцу-поэту. А жаль. Голос лельника определяется напевностью, ритмом и звукоречью, музыкой стиха, фонетической структурой. Возьмем, к примеру, отрывок из предлагаемой книги "Урмия".

С проспекта Юрд Шахе и Консульской аллеи,
Бежит крикливо сонных улиц ряд,
Они концентрируются у меня в такие звуковые строчки:
Ктапрос, сульксон эхаш,трюляляле, айш сонер осько, сонор шнит.

Татьяна Вольтская: А вот еще один пример перевода нормальных стихов в заумные.

Диктор:

Закусила губку, на Востоке этот знак говорит,
Я хочу, мой красивый,
Но куда тебя Инта, умчу так высоко,
Ты живешь в недоступном серале.

Музыкальная перегонка этих строк такова:

Захсигук, букакету яса, кензи это готира чухчумир.

Татьяна Вольтская: А дальше, Крученых пускается в расшифровку и интерпретацию самой фамилии поэта.

Диктор: Но видно, что острые слова у Чачикова настояны на спирту, а не на воде и бумаге. Может, не случайно, и фамилия автора Чачиков? Чача, водка, поцелуй. Как и полагается острым напиткам, в книжке немного стихов, но разве не достаточно прослушать 2-3 песни, чтобы оценить голос певца и поэта, и разве "Крепкий гром" не поражает одним ударом?

Татьяна Вольтская: Предисловие Крученых комментирует поэт, прозаик и текстолог Владимир Эрль.

Владимир Эрль: Предисловие Крученых к Чачикову, к книге "Крепкий гром" написано, как я думаю, по знакомству. Но Крученых, очевидно, привлекло то, что у Чачикова встречаются экзотические слова, похожие на заумь. Крученых, например, очень часто употреблял мингрельские. Например, слово Зугдиди - столица Мингрелии - у него очень часто встречалось в стихотворениях. Очевидно, Крученых просто привлекли эти неожиданные сочетания, и он, наконец, проговорился, из-за чего он все предисловие и написал. Он увидел в стихах Чачикова, как он сам выразился, "мед зауми".

Татьяна Вольтская: Вопрос немножко в сторону. А нужно ли вообще вспоминать забытых поэтов, если уж такова их судьба - быть забытыми?

Владимир Эрль: Надо всех вспоминать. Никто не должен быть забыт. Потому что может оказаться, что не они сами, а какой-то их круг, протянут какие-то такие нити и параллели, из которых откроется какая-то новая бездна.

Татьяна Вольтская: Татьяна Никольская продолжает.

Татьяна Никольская: Таким образом, Крученых сделался как бы крестным отцом Чачикова, о чем поэт помнил до конца своих дней, и уже в 30-е годы продолжал дружить с Крученых. Я смотрела письма Чачикова Крученых, в которых о своем учителе Чачиков очень тепло отзывается. Надо сказать, что эти два сборника - "Крепкий гром" и "Инта" - не прошли незамеченными. Кроме Крученых, о них писали и другие поэты - Юрий Деген, Татьяна Вечерка, которые также отмечали как особенность Чачикова-поэта насыщение текста экзотически звучащими восточными словами и столкновение восточных и западных реалий. Чачиков был в Тбилиси до 19-го года, а потом он перебрался в Батуми, где с ним познакомился Константин Паустовский, который оставил о Чачикове воспоминания. Несколько фраз иронических, но доброжелательных.

Диктор: Батумский поэт Чачиков, изысканный, хоть и изрядно потрепанный бывший корнет, он познакомился с Люсьеной на базаре и с тех пор непрерывно и притворно волочился за ней, прижимая обе руки к сердцу. На его руках висели тяжелые четки из черного янтаря. Чачиков писал футуристические стихи о своем кавалерийском прошлом. Я запомнил некоторые из них. Однажды он читал их нам, сидя верхом на стуле и похлопывая стеком по лакированным крагам.

Что мне Аполлон и разные музы?
Я сам Аполлон в галифе.
В общем, он был добрый и храбрый малый, хотя и хвастун. Он любил рассказывать о своем детстве, проведенном, якобы, в Персии, в городе Мосуле. При этом он восклицал:
Привет тебе, муслиновый Мосул,
Приют моих давно истлевших предков.

Татьяна Никольская: В Батуми Чачиков сотрудничал в местной прессе. В частности, в газете "Наш край". Он написал ряд статей о тбилисском Цехе Поэтов, о футуризме в Тбилиси. Потом, когда в Грузию пришла советская власть, Чачиков заведовал литературной секцией Наркомпроса. Я в газетах встречала информацию о том, что он читал красноармейцам лекции о грузинском искусстве. Помещал в газетах статьи, стихи. Стихи были революционные по содержанию. Но, как мне кажется, содержание не столь было важно, потому что даже в таких газетных стихах, например про десант красных войск на Стамбул, важнее всего была звуковая сторона, звучные этнонимы и топонимы. Все могло быть наоборот по политике, но все равно, Восток оставался Востоком, и красивые звучные слова там оставались. Любопытна такая вещь: в своих стихах 20-х - первой половины 30-х годов Чачиков писал не только о Персии, которую он знал. Особенно в стихах 20-х годов география его сильно расширилась. Он писал и о Турции и о Египте.

Диктор:

Руке надоело протягиваться к диксионеру.
Все какие-то странные слова:
Кейра - означает темно-серый
И в то же время - голова.

Татьяна Никольская: Писал он и об африканских странах. Причем, если говорить о какой-то поэтической школе, то это какой-то Гумилев и Киплинг. На Гумилева иногда в его стихах прямые аллюзии существуют. Например, одно стихотворение про Африку начинается строчками:

Курчавое озеро Чад собирает своих сыновей...

Это явная отсылка к озеру Чаду с изысканным жирафом. Темы его в основном были третий мир, антиколониализм. Это была довольно популярная нота в поэзии 20-х годов. Возьмем поэму Тихонова "Сами", или пьесу Третьякова "Рычи, Китай". Но ему было интересно вводить в текст слова незнакомых языков, экзотически звучавших для русского уха. Было бы логично, чтобы он какие-то грузинские слова вводил. Но этого не было. Поскольку раз сам он был грузин, для него эти слова не звучали экзотически. Он не ограничивался перечисленными странами. Употреблял японские и китайские слова. Причем, иногда смешивал.

В 1927 году у Чачикова вышел сборник под названием "Чайхане", в 32 году сборник "1000 строк", в который вошли также стихи с 1918 по 1926 год. Очень любопытно, что он использовал в некоторых стихах заумь на основе китайского языка.

Татьяна Вольтская: В китайской школе.

Диктор:

Ну что же, бабочка, летай,
Пусть учат дети знаки писем,
Тела о фу, катира мися,
Разилакя, шанхе, дзянбай,
Суров и знатен Мао Лин,
Он целой школой управляет,
И сердится, когда читает,
Хотя бы ученик один,
Слова неправильно, он строг,
Велит всем выучить урок,
А шелковое солнце светит
С коричневого утра,
Обрадуются скоро дети,
Желанный близок час,
Пора бежать домой,
Где чашка риса,
А тут еще шендзео, мися,
Розилака, гуан, фубай.
Ну что же, бабочка, летай,
Пусть учат дети знаки писем.

Татьяна Вольтская: Почему вдруг Чачикова потянуло на китайский язык? Об этом размышляет китаист Татьяна Виноградова.

Татьяна Виноградова: Такое стихотворение и место, где оно написано, обозначено как чайные плантации. Что тоже интересно, потому что в Батуми были чайные плантации. Их завел китаец по фамилии Лю. Но чтобы их там хватило на целую школу, где бы они учили китайский язык... В стихотворении понятно, что он пытается передать атмосферу класса, где сидят дети и учат свой урок. Тарабарщина совершеннейшая, не угадал он ничего. Слов, которые можно было бы опознать, как настоящий китайский, здесь нет. Но угадал слоговую структуру слова. Вот это он уловил. У каждого народа есть свое представление о том, как звучит другой язык. Насчет образа бабочки, в том же 23 году, когда было написано стихотворение, здесь, в Петербурге вышел перевод из китайского поэта Ли Бо, академика Василия Михайловича Алексеева, в котором как раз рассказывается история о бабочке, о том, как она приснилась философу Чжуан-Цзы. Что философ Чжуан-Цзы спит и видит бабочку, а она тоже думает, что, может быть, это она бабочка, которая снится философу Чжуан-Цзы и так до бесконечности. Может, эта та самая бабочка, а может, не та. Наверное, в Петербурге в этом слое интеллигенции все были знакомы.

Татьяна Вольтская: И все-таки странно, откуда китайский, почему китайский?

Татьяна Виноградова: Что подвигло его написать 2-3 стихотворения с китайскими словами или с имитацией китайских слов прямо в тексте, совершенно непонятно. Вроде бы в далекой молодости он совершил кругосветное путешествие. Но этому нет никаких доказательств. Неизвестен маршрут, где он был, и что там видел. Что он хорошо знает Персию и родную Грузию, это понятно. Но обращение к дальневосточным языкам, включение их строк в свою поэзию из биографии не явствует совершено.

Татьяна Вольтская: Теперь мой вопрос снова к Татьяне Никольской. Реагировала как-нибудь критика тех лет на такое буйство Чачикова?

Татьяна Никольская: Критика полемизировала с поэтом и друг с другом, оправдан ли такой прием - введение большого количества незнакомых слов в стихотворный текст. Городецкий написал очень теплую рецензию. Очень интересную рецензию написал Михаил Зенкевич - очень известный поэт в свое время, член Цеха Поэтов. Он обратил внимание на такую особенность, что по словоупотреблению, по метрике стиха, видно, что русский язык не является единственным родным языком для Чачикова. И он посоветовал Чачикову больше обращаться к знакомому ему фольклору. Другой критик Каменская обратила внимание с чисто лингвистической точки зрения, что Чачиков знает не Персию, а турецкий Азербайджан. Она, на примере некоторых слов, показала, что это не персидские слова, а турецкие. Но, во всяком случае, сборники не прошли незамеченными, и о них много писали.

Татьяна Вольтская: А переводами Чачиков тоже занимался?

Татьяна Никольская: В 30-е годы Чачиков особенно много занимался переводами. И с восточных языков. В 33 году вышел авторский сборник его переводов "Семь республик". И тут интересно, что он остался верен своей манере, что особенно любопытно в переводах. То есть к переводам он тоже давал переводы слов, перевод перевода получался.

Татьяна Вольтская: Пример - перевод антирелигиозного стихотворения лезгинского поэта Фатахана Алибекова "Плач муллы", написанного по поводу введения нового алфавита. Последняя строфа звучит, как чистая заумь.

Диктор:

Элив басар а, элив базери,
Элив биар у а у и
Ваай алфавит новый
Нас сотрет с земли.

Татьяна Никольская: То есть названия букв арабского алфавита потом переходят в фонемы букв русского алфавита. В 1927 году, когда вышел сборник "Чайхане", в 1928 Чачиков послал этот сборник в Америку Давиду Бурлюку. И он с Бурлюком переписывался до 1936 года. А 40-м году он сдал эту переписку в архив. Бурлюк писал рецензии в "Русском голосе" на сборник "Чайхане". Последний сборник у Чачикова вышел в 1936 году, он назывался "Новые стихи".

Татьяна Вольтская: Из рецензии Давида Бурлюка.

Диктор: На поэзии Александра Чачикова горят блики зарева всемирного титана поэзии мировой: Владимира Маяковского. Он несет в мир один из огней. Светило, как горное озеро, окно в доме земли - торжественный момент красочного карнавала. Александр Чачиков знает восточные языки. Его поэзия тесно связана с Востоком и его многовековой мудростью. Он несет полноценный мед в улей советской поэзии. В этом заслуга поэта.

Татьяна Никольская: В конце 30-х годов Чачиков обратился к грузинской теме. Во-первых, он написал поэму о Руставели. Причем, в письме к Крученых, Чачиков писал, что он специально ездил в командировку в Ленинград, был в Эрмитаже, разговаривал в академиком Иосифом Абгаровичем Орбели, однако, когда эта поэма вышла, некоторая критика обвиняла Чачикова в фальсификации истории. Но это дело темное. И потом еще он перевел "Песнь об Арсене". Это о благородном разбойнике Арсене из Морабды, такой грузинский Робин Гуд. А потом, когда началась Великая отечественная война, 30 июня Чачиков записался добровольцем, хотя ему было 46-47 лет, через три дня попал на фронт и еще через три дня погиб от пули.

Татьяна Вольтская: Смерть скорее романтическая, чем футуристическая. Из вашего рассказа Татьяна у меня сложилось впечатление, что Александр Чачиков до конца дней своих сохранил некую детскость, непосредственность впечатлений, юную готовность экспериментировать с ритмами, словами, языками. Что дают эти качества литературе?

Татьяна Никольская: Мне кажется, что еще одну грань поэтического мастерства, и какой-то элемент удовольствия. Потому что если Чуковский в статье "Эгофутуризм и кубофутуризм" еще в альманахе "Шиповник", до революции опубликованной, писал: "Если нам так сладко Лонгфелло "Гайавату" слушать "Шли чактосы и команчи", чем хуже "Бобэоби пелись губы" Хлебникова?" Просто удовольствие слуховое.


Другие передачи месяца:


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены