Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[13-04-05]
Поверх барьеров - Европейский выпускШарль Бодлер и современность. Иммигранты в новом кино. Русский европеец Дмитрий Мережковский. Жизнь Соломона Михоэлса на берлинской сцене. Папа Римский и русские художникиРедактор и ведущий Иван Толстой Иван Толстой: Во Франции только что вышла книга о Шарле Бодлере. Из Парижа - Дмитрий Савицкий. Дмитрий Савицкий: Шарль Бодлер одним из первых в ХIХ веке попытался понять, что такое прогресс. Слово было модным, вездесущим, Шарля от словечка подташнивало. Одним из первых он твердо заявил: думать, что технический прогресс может привести к прогрессу моральному, улучшить человека - глупость. Меж тем прошло полтораста лет и человечество, изрядно подмятое прогрессом, до сих пор в огромной степени считает, что новейшие технологии и есть улучшенная жизнь. На днях ВВС показало документальный фильм про человеческое лицо и его выражения. Один из выводов 50-минутного фильма гласит: современные технологии разобщают людей, человек становится все более и более одиноким; для выживания ему нужно общение с другими, нужно видеть лица людей и считывать с них бегущую рябь эмоций. Современный человек вынужден на экране компьютера рисовать рожицы, вклеивая их в имейлы, дабы сообщить о том, что он чувствует... Забавно, что в России второй половины 19 века Шарля Бодлера воспринимали именно как вестника прогресса, причем социального. Первые переводы поэта на русский были сделаны революционерами-демократами, Николаем Курочкиным (братом Василия, который перевел Беранже), Дмитрием Минаевым и Петром Якубовичем. Само собой, переводили они в первую очередь "Мятеж": "Племя Каина! Ты встанешь - и тогда-то Якубович, который перевел на русский большую часть "Цветов Зла", возглавлял петербургскую организацию "Народной Воли". В 1884 году он был арестован, приговорен к смертной казни через повешенье, замененной на 18 лет каторги. Вот в Сибири он и переводил Бодлера. Петр Якубович видел в Бодлере эдакого романтика, которым Шарль Бодлер никогда не был; мало того - толкование, от которого он вплоть до смерти отбивался. Но и русские революционеры, и русские символисты видели в поэте автора "Падали", а не автора "Путешествия" и часто не могли соединить в единое обоих. В начале 20 века Бодлера в России переводили Панов, Альвинг и Эллис. Отдельные стихотворения перевели - Брюсов, Бальмонт, Мережковский, Анненский, Вяч. Иванов... Чудесный перевод "Путешествия" нам подарила Марина Цветаева... О Бодлере написано всё и даже больше, чем все. И, самым удивительным образом, о Шарле Бодлере продолжают выходить книги! Одно из новейших исследований "Бодлер - черное солнце современности" только что вышло в издательствеве "Галлимар" в Париже. Автор - Робер Коп. Робер Коп: Несомненно, Бодлер принадлежит к тем авторам, о которых больше всего написано. Как автор, он был практически неизвестен при жизни, но довольно быстро стал классиком после смерти. Его так же обильно и часто комментировали, как и Данте, Шекспира и Гёте. Вокруг имени Бодлера, завоевавшего славу международную, громоздятся горы монографий и статей.... В США существует институт, который занимается только тем, что составляет инвентарь, список бодлеровской библиографии. Это Центр по изучению Бодлера в Нэшвиле, штат Теннеси. Насколько я знаю, там собрано около 60 тысяч трудов о Бодлере! Дмитрий Савицкий: Вот как понимал Бодлера (и "феномен Бодлера") другой французский поэт, Теофиль Готье: Диктор: "Поэт "Цветов Зла" любил то, что ошибочно называется стилем декаданса и есть не что иное, как искусство, достигшее той степени крайней зрелости, которая находит свое выражение в косых лучах заката дряхлеющих цивилизаций: стиль <...> усиливающийся передать мысль в самых ее неуловимых оттенках, а формы в самых неуловимых очертаниях: он чутко внимает тончайшим откровениям невроза, признаниям стареющей и извращенной страсти, причудливым галлюцинациям навязчивой идеи, переходящей в безумие. Этот "стиль декаданса" - последнее слово языка, которому дано все выразить и которое доходит до крайности преувеличения". Дмитрий Савицкий: Анна Ахматова сказала, что французская живопись убила французскую поэзию. С подобным выводом можно согласиться лишь частично. Конечно, необыкновенная выразительность импрессионизма, необычайная его современность, словно упреждавшая технику цветной фотографии (в черно-белом виде новорожденной в ту эпоху), соблазнительно наводит на мысль, что образность покинула речь и переместилась в живопись. Обрыв традиции, практически насильственный, дадаистами и сюрреалистами, так же оповещает об оттоке поэтического, или о бегстве - из языка. Самым нестранным образом картины самих сюрреалистов (Кирико, Дельво, Дали, Магритт) были чистой литературой... Но поэзия во Франции не только не погибла, она вполне жива. Быть может, в наши времена на французском Парнасе нет гигантов, подобных Бодлеру, Рембо или Гюго, но саму поэзию, ее речевое здоровье, определяет не только стихотворчество, но и любовь к поэзии. А любовь эта и не собиралась исчезать. Вот к примеру, как читает Бодлера один из лучших актеров Франции - Мишель Пиколи: В мою больную грудь она Дмитрий Савицкий: "Вампир", Шарля Бодлера, перевод Михаила Донского. В своем исследовании "Бодлер - черное солнце современности" Робер Коп пишет о том, что поэт-пессимист, переводчик Эдгара По, сам над собой издеваясь, набросал свой портрет в новелле 1847 года, "Фанфарло": "Он был одновременно и грандиозным лентяем и грустным честолюбцем, и выдающимся неудачником, так как в жизни ему удавались лишь половинки идей. Солнце лени неустанно полыхало над ним, выпаривая из него, небесами посланную - половинку гениальности..." Увы, Шарль Бодлер не мог позволить себе роскошь самоочарования; он видел в США - угрозу надвигающейся механизации существования, он в видел в Бельгии (имея в виду прежде всего Францию) - подымающуюся опару буржуазной пошлости... И единственное что он смог сделать - это обозначить чёткое время происходящего, введя в обиход понятие "современности". Его modernite помогла со временем рождению понятия модернизма, прихлопнутого в наши времена - модернизмом с приставкой "пост"... Лимб, о приближении которого предупреждал Шарль (то было одно из первых названий "Цветов зла") - стал нашим пейзажем... Иван Толстой: В последнее время тема иммиграции в новейшем кино становится весьма модной. Рассказывает Нелли Павласкова. Нелли Павласкова: В западной Европе выросло уже второе поколение иммигрантов в семьях людей, приехавших в послевоенную Европу за заработками. Казалось бы, что с получением европейских паспортов и гражданства, с получением образования в немецких, французских, голландских и других учебных заведениях ничто не помешает молодым людям влиться в принявшее их общество и стать его полноправными членами. Неожиданно большой урожай новых европейских фильмов режиссеров-иммигрантов и фильмов коренных европейских режиссеров об иммигрантах, старых и новых, доказывают обратное: проблем не убавилось, напротив, они вырвались на поверхность с силой гейзера. Фильмы об иммигрантах очень любят европейские кинофестивали, эти ленты почти всегда получают главные призы (например последний Берлинский фестиваль вручил главный приз фильму "Против стены", поставленному режиссером, немецким турком Фатихом Акином. На проходящем ныне в Праге международном кинофестивале Фебиофест в секции Европейское кино представлено тридцать фильмов последних двух лет. И больше половина из них - это фильмы с иммигрантской тематикой. Авторы фильмов изображают либо иммигрантские сообщества изнутри, либо их взаимоотношения с коренными жителями, либо судьбы иммигрантов-одиночек, врывающихся , как вихрь, в устоявшееся традиционное общество и становящихся роковыми фигурами, как, например, колумбиец Рамон в шведском фильме "Падшие красавицы". Он уговаривает супружескую пару, попавшую в тяжелое материальное положение, ограбить банк; после неудачного проведения операции и заключения супругов в тюрьму Рамон разбивает сердце влюбленной в него шестнадцатилетней дочери этой несчастной пары. Во французском фильме "25 градусов тепла зимой", который в прошлом году торжественно завершал Берлинский кинофестиваль, свои судьбы в нарядном Брюсселе соединяют двое отверженных - испанский иммигрант Мигель и украинская нелегальная иммигрантка Соня, сбежавшая от полиции в процессе принудительной депортации из Бельгии. У Сони четкая цель в жизни - найти за границей мужа. Русская женщина Лора (ее роль исполняет Дина Корзун) тоже хочет найти мужа и счастье за границей. На этот раз это Америка, Мемфис. Ей, кажется, повезло - она нашла для себя и маленького сына пристанище в доме богатого продюсера шоу-бизнеса, живет там на правах жены, но страстная натура подводит: она влюбляется в сына продюсера, приехавшего к отцу в гости, и вся обустроенная, такая неэмигрантская жизнь идет прахом, страсть приводит героиню к фиаско. Этот фильм под названием "Сорок оттенков синего" режиссера Сакса получил главный приз на фестивале независимых фильмов в США, в Санденсе. Я спросила на пресс-конференции Фебиофеста составителя программы секции Европейское кино Терезу Брдечкову, специально ли была составлена программа этой секции с упором на фильмы об иммигрантах. Тереза Брдечкова: Составив программу этой секции, мы увидели, что ее фильмы - это, в основном, режиссерские дебюты, но дебюты опытных кинематографистов в возрасте от 35 до 5о лет, бывших сценаристов, документалистов или даже журналистов. То, что среди этих фильмов преобладает иммигрантская тематика, получилось непроизвольно, главным образом потому, что почти все они были премированы на больших европейских кинофестивалях. Будучи на фестивале в Тбилиси, я обратила внимание на трагикомедию голландского режиссера Альберта тер Геердта "Шуф, шуф, хабиди" и выбрала этот фильм для нашего фестиваля, заодно пригласив этого симпатичного дебютанта в игровом кино в Прагу. Нелли Павласкова: Я также воспользовалась присутствием Альберта тер Геердта на фестивале, чтобы спросить, как возник его фильм о марокканских иммигрантах в Голландии и что его привлекло в этой тематике. Альберт тер Геердт: Я по профессии сценарист, много работал для телевидения, и вот однажды ко мне пришел молодой актер-марокканец, родившийся в Голландии, с предложением написать сценарий о марокканцах в Амстердаме с тем, что он хотел бы сняться в главной роли. Что иначе ему главной роли никогда не получить в европейском кино. Я абсолютно ничего не знал о жизни марокканских иммигрантов в Голландии, хотя живу в квартале, где много марокканцев, и где в трехстах метрах от моего дома стоит мечеть. И вот постепенно я стал проникать в это сообщество. Мой фильм - о том, что Европа постепенно становится мультикультурной. Вы в Чехии еще не почувствовали этого явления, но оно очень актуально в Западной Европе. А для кино эта тема находка, потому что в ней - драма, в ней много драматических конфликтов, и вместе с тем много комизма; всем этим я и воспользовался в нашем фильме. Кроме того, я указываю в нем, что пресловутая голландская терпимость к иммигрантам переросла в равнодушие к ним. Это привело к разным взрывным ситуациям. Голландия, наконец, заметила положение женщин в арабских семьях и то, что оно не соответствует европейским нормам. В нашем фильме мы говорим об этих проблемах не назидательно-поучительным тоном, а с помощью комедийных приемов, используя комизм столкновения двух культур. Нелли Павласкова: Драматическое столкновение двух миров и комизм возникших положений заметили еще творцы Тарзана, когда привели его в Нью-Йорк... А видели ли ваш фильм зрители в арабских странах? Альберт тер Геердт: Фильм был очень хорошо принят в Марокко. В Индии и в Южной Африке даже хотят переснять сценарий применительно к своим общинам. В Марокко зрители радовались, что увидели сразу столько земляков в западном фильме. Запад кажется для марокканцев раем, в этом их утвердили сцены, как двоюродный брат нашего героя ничего не делает и получает пособие по безработице. Он ждет, что ему предложат работу за канцелярским столом. Он хочет иметь свой стол и на меньшее не согласен. Это буквально убило марокканцев, зрители мне говорили, что каждый двадцатилетний марокканец хочет покинуть страну и уехать на Запад. Но в нашем фильме мы показали и другое - что Запад далеко не рай. В фильме есть сцена, когда отца семейства привозят в Марокко в гробу, чтобы похоронить на родине. И земляки с уважением замечают, что это самый большой гроб за всю историю их деревни. Это все, чего добился глава семьи в Голландии. Следующий фильм я тоже буду делать об иммигрантах, но на этот раз покажу и их более тесные взаимоотношения с голландцами. Такие фильмы у нас в финансовом отношении поощряет и Фонд для стран третьего мира при Роттердамском кинофестивале, они пользуются успехом на фестивалях, а мой фильм был в Голландии успешным и в коммерческом отношении. Нелли Павласкова: На фестивале Фебиофест все три немецких фильма были сделаны режиссерами - немецкими турками, между прочим, Неделя французского кино в Праге открывалась фильмом палестинского режиссера о палестинских проблемах. Среди турецко-немецких режиссеров есть автор Аузе Полат, рассказывающая в своем фильме о католическом приюте, где живут трудновоспитуемые немки и ожидающие предоставления политического убежища курдки. Между ними возникает дружба и вслед за этим кровавый конфликт. (Фильм "ЭН гарде"). В фильме "Обычный день" режиссера Неко Целика орудуют наркоманы и уличные шайки из турецкой молодежи, проживающей в Кройцберге, - иммигрантском квартале Берлина. Режиссер сам в юности прошел весь этот путь. В фильме "Кебаб Коннекшн" фигурируют турки из Гамбурга, это комедия из жизни мультикультурного и более цивилизованного квартала. И только английский фильм "Жасмин" режиссера Кенни Гленана отражает события, связанные с одиннадцатым сентября две тысячи первого года. После нью-йоркской трагедии равновесие в пакистанской общине Лондона нарушается, часть мусульман резко радикализируется, и проблемы первой половины фильма - может ли ходить в джинсах и в ночные бары героиня фильма Жасмин, как-то отходят на второй план. Но этот новый поворот в развитии мусульманских общин на Западе игровое кино в лице авторов- иммигрантов и коренных европейцев пока не фиксирует. По крайней мере, те фильмы, что представлены на Фебиофесте. Иван Толстой: Рубрика Русские европейцы. Сегодня - Дмитрий Мережковский. Его портрет в исполнении Бориса Парамонова. Борис Парамонов: Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865 - 1941), как о нем справедливо писали современники, - первый в России автор нехудожественных текстов, получивший европейский резонанс. Русские писатели-художники уже были хорошо известны в мире, Толстой и Достоевский обрели славу всемирных гениев. Но на международный уровень в жанре, как теперь говорят, нон-фикшн из русских первым поднялся Мережковский. В эссеистике Томаса Манна можно найти многочисленные упоминания и ссылки на Мережковского, в одном его тексте он назван "неким умом с Востока". Еще интереснее, что Мережковского в одной работе вспомнил Фрейд. У Томаса Манна упоминания Мережковского встречаются в контексте рассуждений о Толстом и Достоевском. Это не удивительно, потому что Мережковский по праву может быть назван первым человеком, правильно понявшим творчество обоих русских гениев, указавшим их подлинный масштаб. Монументальный труд Мережковского "Лев Толстой и Достоевский", вышедший в начале века, был сразу же переведен на основные европейские языки и стал своего рода руководством к пониманию их художественной и религиозной проблематики. Именно так: Мережковский обнаружил у обоих глубокое религиозное содержание, после работы Мережковского и Толстой, и Достоевский стали восприниматься среди прочего в ряду русских мыслителей. Это сочинение Мережковского, повторим, весьма объемисто, но результат его анализов укладывается в удивительно емкую формулу, ему же и принадлежащую: Достоевский - тайновидец духа, Толстой - тайновидец плоти. Самое лучшее в этой формуле то, что она правильна. Мережковский писал также исторические романы, сюжеты которых размашисто охватывают всемирную историю, взятую в ее переломных культурных точках: Древний Рим, Возрождение, эпоха Петра Великого. Потом написал пьесу о Павле Первом, романы об Александре Первом и декабристах. Эти романы - род историко-культурной энциклопедии. Но художественные их достоинства небесспорны. Строго говоря, Мережковский вообще не художник, он мыслитель-интерпретатор, историк культуры, если угодно, культур-философ, причем мысль его сосредоточена вокруг одной-единственной темы: дух и плоть в истории культуры, в великих религиях человечества. Но при всем богатстве исторической фактуры этих романов все они - как и другие его сочинения, в сущности весь Мережковский - подчинены одной-единственной, всюду повторяющейся, на всё налагаемой схеме: дух и плоть, Христос и антихрист, Ветхий и Новый Завет, язычество и христианство. Мережковский ищет религию Третьего Завета, в которой эти полярные точки были бы примирены, сошлись в целостном синтезе. При этом у него такой синтез в сущности дан изначально: как тысячекратно повторял Мережковский, "бездна нижняя" и "бездна верхняя" - одно, только человечество в своей истории этого не увидело, не поняло и не сумело слить в конкретных культурных содержаниях. Античный, языческий мир у Мережковского реализует правду плоти, христианская средневековая культура, понятно, односторонне спиритуальна, в Ренессансе как будто намечался синтез, не удержавшийся, однако, в дальнейшем. Соответственно, в русской истории такой перелом от христианской духовности к культурному, так сказать, языческому богатству шел в эпоху Петра. В этих антитезах громадное место занял пол и отношение к нему в той или иной культуре. Как ни странно, тут ничего интересного у Мережковского найти не удается: он вроде бы реабилитирует пол и плоть, зовет к интегральному включению их в культуру, но как-то не чувствуется у него подлинного пафоса пола. Бердяев правильно сказал, что соответствующие построения Мережковского чисто ментальны. В дальнейшем, в эмигрантские уже годы Мережковский еще более расширил тематическое свое поле, стал писать о Египте, о крито-микенской цивилизации, даже об Атлантиде - но всюду налагалась та же схема. Мережковский однообразен и в сущности не богат мыслями. Чем он богат, так это культурой, очень часто представляемой в материальном ее срезе: вещи культурного обихода у Мережковского загромождают его исторические романы. Корней Чуковский давнюю свою статью о Мережковском озаглавил "Тайновидец вещи". Несколько слов из этой статьи: "(В романах Мережковского нет людей), а есть вещи и вещи, множество вещей, спорящих между собою, дерущихся, примиряющихся, вспоминающих старые обиды через десять веков и окончательно загромоздивших собою всякое живое существо, появляющееся в этих романах (...) Мережковскому человек не интересен нисколько, гораздо любопытнее для него та культура, в недрах которой приходится жить человеку. А так как всякая культура - ее стиль, ее дух - находит свое отражение в вещах, романист составляет такие подробные перечни разных вещей, воплощающих в себе ту или иную культуру". Но у Мережковского была еще одна заветная тема, которую нельзя обойти даже в беглом разговоре о нем. Это трактовка революционного движения в России как религиозного феномена, и конкретнее - как явления на глубине христианского. Народовольцы и эсеры-террористы у Мережковского - параллель мученикам раннего христианства. Русская революция, долженствующая покончить с самодержавным строем, находит у него религиозную санкцию. Явная нерелигиозность русских революционеров не смущает Мережковского, он говорит, что это всего лишь нехватка религиозного сознания, но вера и деяние у них сущностно религиозны. Поэтому и выступил Мережковский против сборника "Вехи", где была дана критика всего мировоззрения, умственного и нравственного склада русской радикальной интеллигенции, питавшей собой революционное движение. Еще раньше, в нашумевшей статье "Грядущий хам" (крылатое слово той эпохи) Мережковский писал: "Религиозным огнем крестилась русская общественность в младенчестве своем, и тот же огонь сойдет на нее в пору ее возмужалости, вспыхнет на челе ее как "разделяющий ее язык огненный" в новом сошествии Духа Святого на живой дух России, на русскую интеллигенцию". Чтобы сегодняшнему русскому понять, что стояло за этими словами, можно вспомнить один литературный факт: поэму Блока "Двенадцать", в которой появился Христос, предводительствующий красногвардейцами. Ее вполне позволительно интерпретировать как знак влияния теорий Мережковского. С другой стороны, поэтическое творчество такого масштаба не может быть результатом сторонних идеологических внушений; значит, надо искать какую-то правду у Блока. Может быть, это правда не о революции, а о Христе. Сам Мережковский, однако, в большевицкой революции никаких религиозных мотивов не услышал и оказался в эмиграции. От Христа он не отрекся и старался увидеть его следы даже в Наполеоне. Ясно, что о христианстве нельзя судить по Мережковскому. Иван Толстой: Жизнь Соломона Михоэлса на берлинской сцене. Рассказывает Юрий Векслер. Юрий Векслер: 10 лет живет в Бремене заслуженный деятель искусств Российской Федерации Семен Аркадьевич Баркан, начавший на немецкой земле с нуля в свои тогда 79 лет и создавший в этом знаменитом, благодаря братьям Гримм городе, замечательный театр любителей, играющий на русском языке и начинающий теперь играть также и по-немецки. В театре, он носит название "Театр-студия Русская актерская школа", уже поставлено 11 пьес. Возраст участников, как говорит Баркан "от 8 до 80-ти". Чтобы родить такое, надо носить театр в себе. Семен Баркан: Я рождения 1916 года, из города Полоцка, в Белоруссии. Мне было полгода, когда семья переехала в Петроград. Там я прожил первую часть своей жизни. Но мое поколение творческих людей - это искалеченное поколение. Я при огромном конкурсе поступал в ГИТИС, потому что впервые набирал великий педагог и режиссер Попов. Тысячный поток людей! Меня взяли. Я кончил с отличием. Он взял меня, с еврейской фамилией, к себе, в Театр Советской армии, и еще моего русского товарища. И он впервые доверил нам судьбу своего сына. Потом это стал великий актер Андрей Алексеевич Попов. Это была первая роль в жизни. В спектакле участвовала молодежь - Миша Глузский, народный артист, Нина Сазонова, народная артистка, Коля Пастухов. Мы нашли английскую пьесу и полтора года мы с упоением ее ставили. Мы показали ее 6 раз. В это время Черчилль выступил с Фултонской антисоветской речью. Все. Через несколько дней - ждановское постановление о репертуарах театров. Нужны были примеры английских и американских пьес. Три названия "Пенелопа", "Круг Могома" и наша пьеса "Опасный возраст". Карьера и жизнь были сломаны, Попов был вынужден нас уступить, и мы ушли из театра. А потом пошли еврейские темы. Компания космополитов. А потом смерть Михоэлса. Юрий Векслер: Бременский театр Баркана, показывавший свои работы в Париже и Москве, впервые приехал в Берлин со спектаклем "Последняя роль Соломона Михоэлса" по пьесе Зиновия Сагалова. На сцене два человека - великий еврейский артист и его жена, урожденная графиня Потоцкая. Последняя любовь его жизни Ася. В этих ролях Дмитрий Синявский и Лариса Гурина. Более 20-ти лет Семен Аркадьевич возглавлял в Москве цыганский театр "Ромен". Семен Баркан: Мне предложили на время уйти в цыганский театр. Там не бывает правительства, там нет правительственной ложи. А, кроме того, я к тому времени уже знал, что судьба цыган была схожей с судьбой евреев, в смысле геноцида. Меня попросили пересидеть полгода. Но театр был на грани самозакрытия. Я пришел туда в 51 году. Театр был создан в 31 году. Они пришли туда 40-летними. Там были два человека моложе 30-ти, но не очень артисты. Я стал ездить по стране, привозить из таборов, из колхозов молодежь. Ведь в то время их надо было поселить, прописать и учить ходить по сцене. Юрий Векслер: Баркану очень подошло бы слово пестователь. Поет один из его бесчисленных творческих детей Сергей Эрденко и его группа "Лойко". Семен Баркан: Репертуар - табор такой, табор такой. Работа с ними безумно интересная. 66 цыган, 10 русских, один еврейский актер Яковлев и один полуцыган-полуеврей из Ташкента. Потом он играл Пушкина и управление культуры боялось принять: "Как, в "Ромэне" Пушкин?". Пригласили кафедру русской литературы из университета, и они сперва обсуждали. И Кулешов, заведующий кафедрой сказал, что это лучший Пушкин в истории русского театра. Эти ночные репетиции, их эмоциональность, их музыкальность, их заразительность. 66 индивидуальностей. Я потом пришел в один очень хороший театр, и думаю: Боже мой, какая одинаковая труппа! Когда они вне официальной репетиции, на каком-то празднике, на Новом Году, берут гитару, начинают петь - это как в "Днях Турбиных": пропади все пропадом. Это другое измерение. Я счастлив, что я провел там эти годы. Юрий Векслер: Баркан, выйдя на пенсию, оставил "Ромэн" и решил отдаться только театральной педагогике. Семен Баркан: Я стал преподавать, я получил профессуру. Вел три курса. В это время в семье случилось несчастье - у дочери, которая переехала в Германию, умер совершенно здоровый зять, 42 года. Дочь ничего не могла, ни язык изучать, ничего. Она просила жену приехать. Жена русская, приехать не могла. Мне сказали: "Ты можешь спасти дочь в 79 лет?". Все бросил, два чемодана - и приехал. И, конечно, первые дни от смены ритма я просто умирал. Юрий Векслер: Повторюсь, очень пошло бы ему слово пестователь. Просто удивительно, как льнут к нему наши современные онемеченные дети, летят, как мотыльки на свет. А он, действительно, излучает свет. Надо видеть самого Семена Аркадьевича на сцене, когда он разговаривает с залом. Он, правда, светится и будто освещает собой зал и отражает свет, идущий в ответ из зала. Вот такое вот светопреставление в стране Эйнштейна. Семен Баркан: В театральный институт после тысячного конкурса приходят, и то, меняются за первый год. А здесь приходят с улицы, с деревень, и через год-два это такое великое счастье. На чем держусь в моем возрасте - это провожу с ними 8-10 часов каждый день. И ребята все держатся за это, потому что они понимают пользу этого дела. Я 20 лет преподаю, и когда мои студенты (такой Ледуховский) ставят спектакли по всему миру, и в Германии ставят оперу, где персонажи Достоевский, Чехов и так далее, когда я вижу передачи из "Ромэна", узнаю, что 15 человек, которых я нашел, привел, научил ходить по сцене, теперь народные артисты России - это тоже одна из радостей в жизни. Их не так много в жизни, в общем. Нет, жизнь прекрасна. Иван Толстой: Об интересе к русскому искусству (малоизвестной стороне жизни Папы Римского Иоанна Павла Второго) рассказывает наш корреспондент в Италии Михаил Талалай. Михаил Талалай: Связи покойного Папы Иоанна Павла II c русской культурой были многообразны. Славянин и блестящий полиглот, он хорошо владел русским и часто упоминал наши художественные реалии. Так в проповеди на открытии Сикстинской капеллы после ее реставрации он в качестве светоча религиозной живописи, предтечи Микеланджело, назвал Андрея Рублева. Папа прекрасно знал русскую иконопись, а последние годы часто молился перед образом Казанской иконы Божией Матери. Все мы в Италии знали о большой мечте Папы Римского - приехать с официальным визитом в Россию, мечте, которой не суждено было осуществиться. Продумывая визит, он и решил подарить эту икону - прежде она, приобретенная у эмигрантов, находилась в Португалии, в богородичном святилище Фатима, где я ее видел лет пятнадцать тому назад - ее хранили там в особой церкви, отстроенной по русским канонам, с восьмиконечным крестом на куполе. Потом чудотворную икону увезли в Ватикан, а в прошлом году подарили России - вероятно, Папа уже предчувствовал, что самому ее не отвезти. Эта история известна неплохо. Но мало кто знает, что личная капелла Папы была украшена современным русским художником. С мозаичистом Александром Карнауховым я не раз встречался в Италии, однажды посетил и его мастерскую в Москве и узнал все подробности этой уникальной работы. Новейшая ватиканская домовая церковь размещается внутри папского Апостолического дворца и официально называется по-латыни "Redemptoris Mater", то есть "Мать Искупителя", Богородица. Но так как она связана с деятельностью последнего Папы, то ее титулуют и просто капелла Паолина. Первая месса в ней состоялась в 99 году, когда праздновали полвека священнического служения Иоанна Павла II. Свою проповедь на открытии церкви понтифик сосредоточил на одной из его любимых тем, "Восток и Запад". Собственно и сама капелла была воспринята им как "встреча Востока и Запада", которые, по его словам, тут "обменялись взаимными дарами, в стремлении выказать лучшее из наследия Христова". Папе давно хотелось видеть "восточное присутствие" в Ватикане, и работы поэтому были поручены одному римскому экуменическому центру, которым руководят несколько католических священников славянского происхождения. Этот центр уже давно налаживает разного рода связи с православным Востоком: его идейную, богословскую основу обеспечивает о. Томаш Шпидлик, родом из Моравии, ставший два года назад кардиналом, а художественную - о. Марк-Иван Рупник, из Словении. Оба они и курировали создание нового храма. Композицию на главной стене, на алтарной, исполнил Александр Карнаухов. Почетный заказ художник получил не без помощи своего друга, поэта Ольги Седаковой. Иоанн Павел II любил ее стихи: свидетельством признания ее творчества стала ватиканская премия имени Владимира Соловьева, врученная Седаковой в 98 году. Она показала Папе фотографии мозаик Карнухова из московской Преображенской церкви. Папе понравилось... Все, впрочем, происходило постепенно. Сначала москвич сделал кусок с квадратный метр: показал, как это могло выглядеть. В результате Александра пригласили в Ватикан на несколько лет. Перед поездкой он взял благословение на работу у Патриарха Алексия. Карнаухову доверили важнейшую, восточную стену. Ее темой выбрали Горний Иерусалим. Мозаичист должен был изобразить святых первых времен и времен последних. Но вместе с тем это не стало неким цитированием. Иконография Небесного Иерусалима, к тому же обычно не касается конкретных святых. Поэтому Небожители у Карнаухова не подписаны. Это не портреты, и даже не иконы, но некоторые из святых все же узнаваемы. Например - Амвросий Медиоланский, Венедикт Нурсийский, Григорий Златоуст, благоверные князья Ольга и Владимир, болгарин Иоанн Рыльский, князь Вячеслав Чешский. По собственному почину художника появился образ новомученицы Великой княгини Российской Елизаветы Федоровны, убиенной во время революции. А образ, например, английского мученика, философа и королевского канцлера Томаса Мора был предложен уже в Ватикане. В итоге перед глазами Папы Римского в его личной молельне предстала колоссальная русская мозаика, где встретились, как он и желал, "Восток и Запад". Назову имя и другого русского художника, работавшего в Ватикане, Натальи Царьковой. Она уже лет десять живет в Риме, и мне доводилось бывать в ее небольшом ателье, в самом сердце Вечного Города. Наталья - превосходный портретист, с отличной русской школой, мне лично ее колорит и манера чуть напоминает Серова. Ей удалось, несмотря на сильнейшую конкуренцию, сделать карьеру в итальянской столице, в том числе и в том крохотном ее уголке, в 44 гектара, что имеет статус Города-Государства Ватикан. Этой весною, когда Иоанн-Павел был еще жив, в городском музее Рима, в Палаццо Браски, прошла любопытная выставка "Papi in posa", "Позируют Папы". Это большая ретроспектива папских портретов, начиная со Средних веков и Возрождения и кончая работой Натальи Царьковой, где в слегка наклоненной фигуре понтифика, опирающегося на посох, уже чувствуется немощь и отрешенность от земных дел. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
