Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[07-12-05]
Поверх барьеров - Европейский выпускПетербургский диалог: Россия и Германия о культурном сотрудничестве. Фестиваль документального кино в Амстердаме. Русский европеец Николай Бухарин. Литовский театр: причина успеха. Парижское интервью с Людмилой УлицкойРедактор Иван Толстой Иван Толстой: Россия и Германия: перспективы культурного сотрудничества. Рассказывает Юлия Кантор. На берегах Невы закончил свою работу Пятый Петербургский диалог. На этот раз русско-немецкий форум проходил без ставшей уже традиционной встречи лидеров двух стран, взявших шефство над ним. "Петербургский диалог" был организован в 2001 году по инициативе президента России Владимира Путина и канцлера Германии Герхарда Шрёдера в качестве дискуссионного форума для регулярных встреч политиков, бизнесменов, деятелей культуры и представителей общественных организаций из обеих стран. Досрочные выборы в Германии и последовавшая за ними смена канцлера внесли изменение и в расписание форума, и в повестку дня, и в его формат. Тем не менее, первая дискуссия на форуме, прошедшая под председательством главы координационного комитета Михаила Горбачева и руководителя Восточного комитета немецкой экономики Клауса Мангольда, была посвящена перспективам развития двусторонних отношений после выборов в Германии. Несмотря на декларированное ранее новым канцлером ФРГ Ангелой Меркель повышенное внимание официального Берлина к развитию отношений с США и странами Восточной Европы, такими как Польша и балтийские государства, участники Петербургского диалога, завершая его очередной раунд, заявили, что уверены в дальнейшем успешном развитии отношений Германии и России. Нынешний форум, по замыслу организаторов, стал своего рода генератором идей для следующего Петербургского диалога, который пройдет в Германии в 2006 году. Чтобы германо-российский диалог не ограничивался участием лишь хорошо известных представителей двух стран, в его рамках совместно с центром имени Кёрбера при Немецком обществе внешней политики создана так называемая "Мастерская будущего". "Мастерская будущего" - это объединение молодых политиков, ученых, экспертов, экономистов и журналистов, работающее в рамках германо-российского проекта "Петербургский диалог". Общение молодых немецких и российских политиков и экспертов позволит им лучше узнать друг друга и сломать сложившиеся стереотипы. Кроме того, они получают возможность открыто обсуждать проблемы, которые могут стать злободневными для обеих стран уже в ближайшее время. Немецкие и российские участники "Мастерской будущего" выступили с идеей создания единственного в своем роде политического форума. Назвали его "Парламентом будущего". Среди "парламентариев" в будущем появятся молодые политики германского бундестага и российской Госдумы, представители разных партий и течений, а также регионов. Кстати, на пробном заседании "Парламента будущего", прошедшего в середине ноября в Санкт-Петербурге, его участники обсудили развитие демографической ситуации в Германии и России. В итоге, как очень серьезно и многообещающе объявили участники заседания "Парламента будущего", были разработаны конкретные предложения для решения этой проблемы. На секции по вопросам образования решили вплотную заняться проблемой профессионального обучения молодежи - специалистов среднего звена не хватает сейчас как в России, так и в Германии. Решено рекомендовать правительствам двух стран рассмотреть вопрос о молодежной программе обмена. В Германии могут обучать российскую молодежь работе с немецкой техникой, а Россия, как было сказано на форуме, готова поделиться знаниями в области медицины. Обсуждали также деловой имидж государств и сложности, связанные со вступлением России во Всемирную Торговую Организацию. В комиссии по культуре шла речь о современной и исторической архитектуре и их сосуществовании в больших городах в ХХ! веке. Сопредседателями комиссии являются президент фонда сохранения Прусского культурного наследия Клаус Леманн и директор государственного Эрмитажа Михаил Пиотровский. В пример приводили Петербург и Берлин. Там проблема сохранения культурного наследия стоит особенно остро, и любые новшества воспринимаются порой болезненно. Принята к обсуждению программа "Архитектурная культура" - бау-культур - термин, лишь недавно укоренившийся в немецком языке. Будут обсуждены новые теории и их практическое применение в строительстве в исторических городах. В следующем году планируется провести совместную научную конференцию и выставку материалов архитектуры в городах и общественное обсуждение. Одной из ключевых тем станет сопоставительный анализ проекта "Большой Эрмитаж", связанного с реконструкцией восточного крыла Главного штаба, и Острова музеев в Берлине. Еще одна тема - русский архитектурный авангард. Сохранение и выживание его в современных городах. Русский авангард тесно связан с немецким, потому логично искать совместные рецепты по его сохранению. Речь на международном форуме шла и о реставрации. В России с послевоенного времени накоплен огромный опыт возрождения руинированной архитектуры. Об этом в Германии знают как ни в какой другой стране. Современные технологии реставрации - поле для обмена опыта в обеих странах. Очередное заседание российско-германского форума общественности "Петербургский диалог" в 2006 году пройдет в Дрездене. Об этом сообщила государственная канцелярия федеральной земли Саксония. Точные сроки проведения "Петербургского диалога"-2006, в котором примут участие около 500 человек, еще предстоит определить Иван Толстой: В Амстердаме завершился самый крупный в мире фестиваль документального кино ИДФА (International Documentary Festival Amsterdam). О жемчужинах в программе фестиваля, сюрпризах и закономерностях в восприятии современного документального кино рассказывает наш корреспондент в Нидерландах Софья Корниенко. Софья Корниенко: В течение девяти дней и ночей по самой туристической площади города, площади Лайдсепляйн, окруженной шестью кинотеатрами, сновали наспех одетые люди с разноцветными пропусками на шеях и стопками каталогов в руках. А сегодня создатели более четырехсот фильмов, представленных в этом году на фестивале, вновь разлетелись по всему миру, равно как и многочисленные продюсеры, приехавшие покупать идеи новых проектов на своеобразной кино-бирже ИДФА под названием Форум. Международные документальные проекты с бюджетами в несколько миллионов евро и предварительной договоренностью о кино- и теле- прокате больше не редкость. Сегодня, когда, по словам французского философа Жана Бодрияра, реальность воспылала ревностью к кинематографу и сама устремилась стать кинематографом, документальное кино перестало быть зрелищем для немногих. Напротив, массовый зритель все больше ценит отсылку к реальности, порой как дополнительный "спецэффект". По мнению бессменного директора ИДФА Алли Дёркс, документальное кино еще никогда не играло столь важную роль, как сегодня. Алли Дёркс: Документальное кино востребовано сегодня особенно в тех странах, как, например, США, где наблюдается засилье телекорпораций, чей взгляд на происходящее чрезвычайно фрагментирован. Я очень люблю фильмы на границе документального и художественного жанров, когда расставлены не все точки над "i", такие фильмы более захватывающи. Для меня важно кино как искусство, а не только как документальное повествование. Вот сейчас постепенно вымирает кино, снятое на кинопленку. Даже из России, где так хорошо умели снимать на 35 мм, даже новый фильм Мартина Скорсезе "Нет пути домой" о Бобе Дилане - и тот на видео. С другой стороны, просто красивые, но бессодержательные кадры мы не берем. Наша главная миссия - спровоцировать дискуссию, обсуждение. Причем не плоское и поверхностное, как это часто бывает на телевидении, а "многослойное", так сказать, а на многослойность, глубину способно только кино, никакой репортаж настоящую глубину происходящего не передаст. При этом документальное кино может быть страшным - ведь страшное тоже бывает красивым. Софья Корниенко: Любви к страшному на фестивале было уделено особое внимание. Видео-картинка перестала быть простым отображением действительности, и вступила с действительностью в жесткий диалог - к такому выводу пришли большинство как режиссеров, так и критиков, принявших участие в серии показов и дебатов о роли видео-технологий в распространении терроризма. Одни и те же мифы (как например, миф о том, что за всеми террористами стоит ряженый пастухом и религиозным аскетом Бен Ладен) навязываются как западными телеканалами, так и самой Аль-Кайдой (о ее подразделении Ас-Сахаб, занимающемся производством видео-пропаганды рассказывает фильм японских кинематографистов Йошитаки Нитты и Тору Такаги "Медиа-джихад"). Американка иранского происхождения Самира Гоутчел отправилась на поиски Бен Ладена три года назад. Самира Гоутчел: Я вложила все свои сбережения в эту картину, мне никто не помогал. Три года назад, когда я только начала работать над фильмом, он должен был называться "В поисках Бена". Однако в конечном итоге я нашла Бен Ладена вовсе не там, где ожидала - в ходе многочисленных интервью со многими ключевыми фигурами как на американской, так и на ближневосточной политической сцене я увидела, как Бен Ладена создали мы сами. Сначала во время Советско-Афганской войны, а теперь за счет кампаний в СМИ. Поэтому мой фильм называется "Наш Собственный Бен Ладен". Поэтому я отказалось от предложений по финансированию от нескольких продюсеров - ведь они и в моем фильме хотели сделать из Бен Ладена бренд. А иначе, говорили они, фильм не продается. Софья Корниенко: И все же абсолютный триумф на фестивале одержали не фильмы-расследования на актуальные темы, а простые человеческие портреты, поэтические эссе. Главный приз, названный в честь легендарного голландского кинодокументалиста Йориса Ивенса, и двенадцать с половиной тысяч евро уехали в Испанию. Этой награды удостоилась картина "Дом моей бабушки" режиссера Адана Альяги о любви и противостоянии друг другу традиционного и нового, о трении двух противоположных миров - неизведанного мира шестилетней Марины и полуразрушенного мира ее семидесятипятилетней бабушки Мариты. Дом, в котором они живут, в котором Марита прожила пятьдесят два года, идет на снос. Конфликт отцов и детей здесь доведен до такой степени интенсивности, что его уже не выразить на уровне слов, его может передать только напряженная сосредоточенность кинообъектива. Серебряный волк - приз за лучший короткометражный фильм - достался литовскому режиссеру Арунасу Мателису за фильм "Перед полетом обратно на Землю". Повествование о больных раком детях, которые находятся на лечении химеотерапией, переплетено с черно-белыми кадрами застывших во времени жестов и улыбок. Под звон колокольчиков маленькие, такие похожие друг на друга за отсутствием волос герои фильма в тихой игре, робком прикосновении к мячу под больничным окном, ждут приговора судьбы. "Они еще не живут, они еще не родились", - говорит режиссер Арунас Мателис, - "Они еще могут родиться и жить, а могут улететь обратно, на небо". Победители фестиваля не стали, как это сейчас модно, уезжать в Африку, чтобы сделать настоящее кино. Наоборот, их работы обнажают их собственный мир, семью, личные переживания. Испанец Альяга снимал свою племянницу, а у Арунаса Мателиса пережила лейкемию дочь. Петербургский режиссер Виктор Коссаковский, чей новый фильм "Свято" также был номинирован в категории лучший короткометражный фильм, вообще последнее время снимает кино, не выходя из дома. Предыдущий фильм Коссаковского "Тише!" - кстати, признанный лучшим фильмом на экранах Голландии в 2003 году - был снят из окна его квартиры, действие новой картины разворачивается в детской двухлетнего сына режиссера Святослава. Виктор Коссаковский: Есть такая знаменитая шутка одного известного киноартиста. Ширвинда спросили, ну как же так, Вы такой известный человек, такой импозантный мужчина, и Вы живете всю жизнь с одной женой. Он говорит: "Ты еще ищешь, а я уже нашел". Нет, дело в другом, дело в том, что система, которая придумана сейчас и в Европе, и особенно в России, для продукции, производства документального кино, она не просто ошибочна, она просто враждебна документальному кино. Я просто в протест против этой системы, я считаю - мафиозной, решил вообще не использовать продюсеров и вообще не брать ни у кого деньги. Лучше я буду снимать дома и не тратить много денег на производство фильма. То, что они делают - они просто уничтожают кинематограф. Они поставили кинематограф в такую жесткую зависимость перед телевидением, что киноязык просто исчез. Софья Корниенко: Фильм Коссаковского "Свято", виртуозно снятый с помощью зеркал, посвящен моменту первого познания себя как индивида, лакановской "зеркальной фазе". Режиссер показал, как к его маленькому сыну приходит понимание того, что отражение в зеркале - это он сам, Свято, как его называет мама. В программу ИДФА был включен и самый первый фильм Коссаковского "Лосев" о жизни и смерти великого и не признанного советского философа, который пытался передать идею о Боге как о неделимом единстве всего сущего. Можно сказать, что всю свою кинематографическую карьеру Коссаковский посвятил комплиментарности двух идей - идеи целостности и неделимости бытия, и роли личности. Парадокс? Нет, говорит режиссер. Ведь личность - и есть отражение этого огромного и неделимого ВСЕГО. Говоря о божественном присутствии в кадре нельзя не упомянуть о завсегдатае ИДФА, человеке-легенде, вот уже сорок лет снимающем кино на грани реального и потустороннего, немецком режиссере Вернере Херцоге. То есть сам Херцог на фестивали почти никогда не ездит, ведь каждый год он на съемках, а вот его фильмы-тайны не сходят с амстердамских экранов. Свой новый фильм, "научно-фантастическую фантазию" "Дикое синее Оно" (The Wild Blue Yonder) Херцог снял подо льдом Северного Ледовитого Океана. Используя архивные кадры НАСА о быте американских космонавтов на борту корабля, Херцог выстраивает летопись о попытке землян колонизировать далекую, погасшую звезду, затянутую льдом. Таким образом, зрителю предлагается взгляд на Землю по-новому, как на нетронутую и неизвестную планету. Брад Доуриф (отрывок из фильма "Дикое синее Оно"): Кажется, рядом нет ничего. Так что ты и в самом деле - остров. Ты начинаешь принимать другой стиль жизни. (Поет Мола Силла.) Иван Толстой: В Польше в рамках Варшавского фестиваля поэзии его организаторы расклеивают в городском транспорте наклейки со стихами современных польских поэтов. Трудно сказать, это собственная идея или заимствованная: во всяком случае. Еще в начале 90-х годов в Нью-Йорке проходила подобная акция - Poetry in motion - когда в вагонах метро висели стихи классиков - от античных авторов до Иосифа Бродского. Из Варшавы передает Алексей Дзиковицкий. Алексей Дзиковицкий: Варшавский фестиваль поэзии имени Збигнева Херберта - это очень масштабное мероприятие. Кроме собственно поэзии, у жителей польской столицы в рамках фестиваля есть возможность посмотреть новейшие театральные постановки, послушать выступления бардов или посетить показы документальных фильмов о наиболее выдающихся польских поэтах современности. Однако все это как-то умещается в рамки традиционного мероприятия подобного характера. Все, кроме поэзии в городском транспорте. Ранее утро. Остановка автобуса "Метро Политехнитка" в Варшаве - для автобуса номер 101 - это остановка конечная. С нее он начинает свой путь, проезжая мимо самого большого в Европе базара - Варшавского стадиона Десятилетия, затем Варшавской фабрики автомобилей, где производился когда-то "Польский Фиат", а теперь производятся легковушки корейской марки... Все это символы перемен, случившихся в стране в течение последних 16 лет... Однако пассажиры автобуса 101 имеют возможность на 10-15-20 минут окунуться совершенно в другой мир... Юлия Хартвиг: Посвети мне, клен, осыпанный светом, Алексей Дзиковицкий: Организаторы Варшавского фестиваля поэзии перед самым его началом расклеили в трамваях и автобусах столицы 15 тысяч наклеек с 30 стихами 13-ти ведущих польских поэтов. Автор идеи фестиваля и его организатор, журналист Юзэф Рушак говорит, что стихи для наклеек выбирали сами поэты. По его словам большинство из выбранных стихов имеют "метафизический и глубоко духовный характер", однако это "не было запланировано". Юлия Хартвиг: Мама стоит над моей кроватью.. Алексей Дзиковицкий: Юзэф Рушак говорит, что поначалу никто не верил в то, что ему удастся осуществить затею с наклейками в городском транспорте. Юзэф Рушак: Впервые варшавский фестиваль поэзии имени Збигнева Херберта проводился года назад - как раз была 80-я годовщина со дня рождения этого великого поэта. Тогда веной мне впервые удалось убедить руководство предприятий городского транспорта в Варшаве развесить наклейки размером с почтовую открытку со стихами Збигнева Херберта, а затем уже осенью - со стихами поэтов, которые принимали участие в фестивале. Так повторилось и в этом году. По нашим подсчетам, в результате одноразовой акции распространения 15 тысяч наклеек, за месяц, размещенные на них стихи прочитывают около полумиллиона варшавян - подавляющее большинство из них иначе не сделали бы этого. Юзэф Рушак: Ты была на мгновенье моей любимой Алексей Дзиковицкий: Юзэфу Рушаку нередко задают вопрос - есть ли место для поэзии в старых "Икарусах" и новых автобусах "Вольво", среди сотен спешащих на работу или возвращающихся после трудового дня, жителей столицы? Юзэф Рушак: Я не знаю, есть ли место для поэзии, но знаю, что оно должно быть. Поэзия нужна всегда, в любые времена - независимо от того, много у людей времени или нет, капитализм или социализм, есть свобода или нет свободы. Человек без искусства не является человеком до конца. У нас есть душа, а у души есть свои потребности. Людям, которые едут на работу или с работы, возможно, ничего не хочется - они сонные или усталые, они, скорее всего, не заставят себя, например, пойти на встречу с поэтом, фестивальный концерт или показ фильма. А по дороге на работу все равно нечего делать - можно почитать стихи. Позволю себе подойти к этому с юмором. Обычно считается, что ехать на работу долго - это утомительно. А в данном случае те, кто дольше времени проводит в автобусе или трамвае, имеют больше шансов на духовное обогащение, так как у него есть больше времени на то, чтобы прочитать стихи. Рышард Крыницкий: Доброта беззащитна Алексей Дзиковицкий: Управление варшавского предприятия общественного транспорта - это угрюмое здание недалеко от Банковской площади, которое у варшавян вряд ли ассоциируется с поэзией. Как все же удалось уговорить транспортников развесить в автобусах и трамваях стихи? Продолжает Юзэф Рушак. Юзэф Рушак: Скажу больше - это может показаться невероятным, но городской транспорт не только не берет у нас денег, но и еще свои тратит - ведь 15 тысяч листовок нужно кому-то развесить, а потом, когда они придут в негодность, снять и помыть окно. Два года назад переговоры были очень трудными - сопротивление было огромным. Однако эта акция пользовалась таким успехом - о ней писали все ведущие газеты, передавали радио и телеканалы - никто, в том числе и я, этого не ожидал! Это ведь отличная реклама и для городского транспорта. Так что теперь, когда я звоню руководству варшавского предприятия общественного транспорта, они говорят: "Стихи в автобусах и трамваях? Конечно!!! Это же совершенно естественно, что они там должны быть!" Алексей Дзиковицкий: Идея господина Рушака распространилась по всей Польше - теперь раз в год в познаньских автобусах через громкоговорители включают записи со стихами, а не так давно даже познаньские полицейские вместо квитанций со штрафом вручали провинившимся водителям брошюрки с поэзией. Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня - Николай Бухарин. Его портрет представить Борис Парамонов. Борис Парамонов: Николай Иванович Бухарин, погибший во время сталинского "большого террора" (расстрелян в 1938 году), так и не дождался реабилитации , когда развернулась антисталинская кампания после ХХ съезда КПСС. Но он стал настоящим героем социализма в короткий период "гласности и перестройки" - предстал образцом настоящего коммуниста, носителем подлинных социалистических идеалов, восстановления которых добивался последний советский идеалист Михаил Горбачев. В известной мере так оно и есть: несомненно, Бухарин был человеком, совершенно искренне убежденным в правоте и благости совершенного большевиками переворота. Он увидел в успехе авантюристической акции - успехе, вызванном стечением исключительно обстоятельств 1917 года, - подтверждение объективной истинности марксистских теоретических схем. Быть в России марксистом значило в определенной - и значительной - мере быть западником, европейски ориентированным человеком. Таким и был Бухарин - потомственный интеллигент, сын директора классической гимназии, углублявший свое знание марксизма в европейских университетах. Деталь: Ромэн Роллан в своем "Московском дневнике" записывает: "Бухарин - единственный человек, с которым я могу говорить без переводчика". Во времена своего могущества - до 1929 года Бухарин был членом политбюро, - он являл собой тип большевика-западника. Такой тип существовал, и он нашел яркое выражение в тогдашней советской литературе, - это Андрей Бабичев, один из персонажей романа Юрия Олеши "Зависть": большевик-строитель, а не разрушитель, герой реконструктивного периода, человек со вкусом к хозяйственной деятельности, даже к рекламе, некий советский американец. Бухарин не раз говорил, что новый советский руководитель должен совмещать марксизм с американизмом. В двадцатые годы имела хождение формула большевизма: РРР+АД: русский революционный размах плюс американская деловитость. Она запечатлена даже в сталинских "Основах ленинизма", и настоящим ее автором мы вправе считать Бухарина. Это совмещение, эта, так сказать, алгебра большевизма была, конечно, утопией, а в проекции на исторический момент - задним числом данной формулой НЭПа. С отменой НЭПа Андрея Бабичева сменяет тип хозяйственника-толкача, работающего в атмосфере истерической гонки, заданной верховной политикой ускоренной индустриализации и коллективизации. Бухарин был убран из верхов как раз за его протест против такой политики - объявлен вождем так называемой "правой оппозиции", сомневавшейся в перспективности новых установок и темпов, еще в середине 20-х годов воодушевляший крестьян лозунгом "Обогащайтесь!" Это дало возможность в конце двадцатых годов объявить его чуть ли не идеологом кулачества. Вспомним еще раз роман "Зависть": кроме Андрей Бабичева в нем действует поэтически настроенный неудачник Кавалеров - человек по мысли самого автора обреченный на гибель в новой жизни. Конфликт Бабичева - Кавалерова очень соблазнительно вывести из реального события тех лет: выступления Бухарина против Есенина и так называемой "есенинщины". Это пресловутая статья Бухарина "Злые заметки". Признав, что Есенин, конечно, талантлив и что стих его "звучит порой, как серебряный ручей", Бухарин пишет далее, что бороться надо с "есенинщиной". Вот наиболее "ударные" места статьи: "...есенинщина - это отвратительная напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого еще более гнусная. Причудливая смесь из кобелей, икон, сисястых баб, жарких свечей, березок, луны, сук, господа бога, некрофилии, обильных пьяных слез и "трагической" пьяной икоты; религии и хулиганства, "любви" к животным и варварского отношения к человеку, в особенности к женщине, бессильных потуг на "широкий размах" (в очень узких стенах ординарного кабака), распущенности, поднятой до "принципиальной" высоты и т.д.; всё это под колпаком юродствующего квази-народного национализма - вот что такое есенинщина. (...) Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого "национального характера": мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни вообще, выбившийся в люди, в "ухари-купцы", мужичок нередко ломает себе шею, доводя до логического конца широту своей натуры (известное "моему ндраву не препятствуй") - "широту", которая есть по сути дела внутренняя расхлябанность и некультурность. Это описание и оценка, а вот оргвыводы: "В истории нашей литературы ... есть целые Монбланы опоэтизированного распущенства "братьев-писателей", не без кокетства пьющих горькую, разумеется, за "благо народа". Если и в прежние времена это кокетничанье своей собственной интеллигентской слюнявостью, бессилием, безволием, жалкой дряблостью было отвратительно, то оно становится прямо нетерпимым в наше время, когда нужны совсем другие характеры, энергичные и волевые, а не труха, которую давно пора свалить в мусорный ящик". Бухарин продемонстрировал здесь пределы марксистко-советского западничества и едва ли не всего позитивистского просветительства: непонимание поэзии, ее корней как национально-культурных, так и бытийных, того, что поэзия способна расти из любого сора, как сказала Ахматова. Поэзия - древнее занятие, и никак не может быть воспитанием какого-либо "нового человека", способного к выполнению очередных хозяйственных задач. В кабаке больше поэзии, чем в фабрике-кухне. Исправление поэзии - такая же утопия, как коллективизация крестьянства. Бухарин говорил, что необходимо вырастить нового человека из материала, доставшегося социализму от прошлого. Для этого, как он однажды несчастливо пошутил, нужно иногда кого-нибудь немножко и расстрелять. Реализовать утопический проект не удалось, - расстреливать оказалось гораздо проще. Иван Толстой: Темой очередного московского популярного фестиваля "Балтийский Дом" был "литовский акцент", и в центре внимания был театр Литвы, занимающий сегодня, по мнению критиков, лидирующее положение на театральной карте Европы. Зрителям были представлены работы трех литовских режиссеров разных поколений. В чем же феномен успеха современного литовского театра? На этот вопрос ищет ответ наш корреспондент в Вильнюсе Иина Петерс. Ирина Петерс: Итак, четыре спектакля известных литовских режиссеров. "Песнь песней" признанного мастера классика современного театрального искусства Эймунтаса Некрошюса, "Царь Эдип" самого востребованного молодого режиссера Литвы Оскараса Коршуноваса, "Арабская ночь" и "Покушение" известного в Европе, но пока не знакомого Москве Цезареса Граужиниса. Кроме того, вся история литовского театра и его первые лица представлены в работах фотохудожника Дмитрия Матвеева на выставке в театральном центре на Страстном. Что касается сути литовской театральной школы, об этом известный актер Юозас Будрайтис высказался так: "В Литве действительно сейчас много режиссерской энергии. Создалась целая плеяда постановщиков, которые диктуют в какой-то степени направление развития современного театра". Критики же на вопрос, в чем сила и притягательность литовской режиссуры, отвечают так: "В яркой афористичности, в особом искусстве символизма, литовская театральная культура чрезвычайно поэтична. Что и завораживает". За что ценит литовский театр вильнюсский критик Татьяна Балтушникене. Татьяна Балтушникене: За его верность памяти легендарного режиссера и педагога Юозаса Мельтиниса, первым создавшего в Литве концептуальный интеллектуальный театр - Паневежский драматический. На пьесах Шекспира, Ибсена, Чехова, Стриндберга, Пиранделло, Бернарда Шоу воспитывались актеры, которых учитель ориентировал на высокую эстетику, на непрестанное интеллектуальное самоусовершенствование. Актерская школа Мельтиниса и поныне жива, как и принципы его режиссуры, которые воплощаются сегодня и в метафорических философских спектаклях Эймундаса Некрошюса, и в поисках социальной правды ведомый Йонасом Вейткусом, и в театре Оскараса Коршуноваса, яростно ниспровергающем привычные истины, и в утонченно-психологических представлениях Римаса Туминаса, не единожды убеждавшего нас, что правда хорошо, а счастье лучше. Спектакли Мельтиниса, интеллектуальные пьесы, игрались в такой тяжелой обстановке послевоенного Паневежиса. А этот театр был светоч. Приходили крестьяне, рабочие, и Мельтинис никогда не отменял спектакли. И его ученики и Бобкаусакс, и Банионис даже для двух человек он и играли. Ирина Петерс: Каунасский режиссер Александрас Сарубиновас пробует сравнивать современный литовский театр с российским. Александрас Сарубиновас: Более эстетичен. Эта театральная эстетика, она на высоком уровне. И Некрошюс и Туминас, они ставят русскую классику. Эти постановки как раз и были самыми лучшими спектаклями. Вообще, становление литовского театра было на стыке двух культур. И русского театра, и Михаила Чехова, который работал в Литве, и влияния западной культуры. Мы видим и плюсы, и минусы той же драматургии. Мы знаем, за какую ниточку потянуть. Ирина Петерс: Популярный российский актер Евгений Миронов, работавший с режиссером Эймунтасом Некрошюсом над спектаклем "Вишневый сад" и называющий литовского постановщика "великим молчуном", то ли в шутку, то ли всерьез однажды признался: "Когда я почувствовал силу литовского театра, захотелось все бросить в Москве, выучить литовский язык, уехать в Вильнюс и попроситься в театра Некрошюса, хоть на вторые роли". Весь этот ряд дифирамбов в адрес литовского театра я думала продолжить именем Сергея Юрского, гостящего нынче в Вильнюсе. Но спасибо мэтру за откровенность, он, кроме любви, выразил и тревогу. Сергей Юрский: Влияние настолько велико, что велика и ответственность. Мне кажется, что опасность этого театра в своеволии. Он слишком стал самоуверен. В этой самоуверенности я вижу уже появившееся однообразие. Я никак не о театре в целом. Я говорю о конкретных вещах. Я здесь в Литве потому, что влияние литовского искусства огромно. Оно стало еще сильнее, и потому я с величайшим любопытством и любовью приехал встретиться с деятелями литовского искусства здесь в Вильнюсе и со зрителями. Иван Толстой: Девять лет назад мало кому известная во Франции московская писательница Людмила Улицкая получила престижную премию "Медичи" за "лучший иностранный роман". С тех пор в парижском издательстве Галлимар вышло пять романов и три сборника рассказов писательницы. Французская пресса регулярно публикует статьи о новых книгах Улицкой, и если тиражи ее книг во Франции все же не достигают тиражей соседней Германии, имя ее отныне хорошо известно французским читателям, а книги ее легко найти в любой муниципальной библиотеке. На прошлой неделе писательница стала кавалером французского Ордена литературы и искусства. Беседу ведет Дмитрий Савицкий. Дмитрий Савицкий: Мой первый вопрос: кто Ваш читатель? Людмила Улицкая: Это эволюция. Потому что начиналось с того, что мой читатель - это мои друзья. Главным образом, подруги, немножко в меньшей степени - мужчины, мужчины-подруги. И, честно говоря, я считала, что так будет всегда. Постепенно оказалось, так развилось, что читают совершенно не те люди, на которых я рассчитывала. Это была большая радость, большое открытие. Во всяком случае, когда я в первый раз обнаружила, что мою книжку читает лифтер, я была безумно счастлива. Второе приятнейшее открытие было, когда оказалось, что читают друзья моих детей и дети моих друзей. Поэтому сегодня у меня довольно широкий круг читателей. Гораздо более широкий, чем то, на что я могла рассчитывать. Дмитрий Савицкий: А когда это началась? Какая была читательская эволюция, и как развивалась, увеличивалась аудитория? Людмила Улицкая: Очень быстро и очень долго. Потому что первая моя книжка вышла в 1994 году. Принимая во внимание, что сейчас 2005-й и 11 лет моей профессиональной работы, то, конечно, очень быстро. Потому что много книжек и много читателей. Но, тем не менее, я прекрасно помню, что первую книжку "Бедные родственники", которая вышла во французском издательстве "Галлимар" по-французски, а потом через несколько месяцев в России в издательстве "Слово", половину, если не три четверти тиража я выкупила, потому что ее никто не покупал. Это значит, что продали, может быть, 700 экземпляров. Сейчас суммарный тираж очень большой. Такой, на который могут претендовать детективы. Поэтому это замечательно, прекрасно и очень удачно. Дмитрий Савицкий: Вы довольно поздно начали писать. Как это объяснить? Людмила Улицкая: Я не поздно начала писать, но поздно стала публиковаться. Я человек в себе неуверенный. Кроме того, у меня была другая профессия, в которой я была более уверена. Что я биолог и генетик, я знала точно. У меня диплом был на этот счет. А вот что я имею право на публикацию литературных упражнений, вот на это лет 20 ушло прежде, чем я на это осмелилась. Дмитрий Савицкий: А вы помните самую первую фразу, которую вы написали? Людмила Улицкая: Я думаю, что я ее не могу помнить, просто по той причине, что начала писать, просто когда я начала писать. Вот я научилась писать и что-то писала. Дмитрий Савицкий: А самая первая фраза, которая стала рассказом, повестью или чем-то? О чем это было? Людмила Улицкая: Я думаю, что это были какие-то детские истории, которые я начала писать, когда у самой появились дети, когда я ушла из театра, и когда я начала писать для детских театров. Это был какой-то разговор с детьми и разговор со своим собственным детством. Мне чрезвычайно было важно заглянуть туда, обратным ходом пройти все это, догоняя собственную жизнь. Дмитрий Савицкий: Почти у каждого пишущего человека, за редким исключением, есть своя вторая биография, биография читателя. И у человека, который пишет, эта биография связана с определенными именами, влияниями, которые исчезают, появляются и снова исчезают. Кто участвовал в вашем формировании? Людмила Улицкая: Очень интересный вопрос. Я могу совершенно точно сказать, когда произошел мой первый роман с писателем. Мне было 11 лет, и это был О. Генри. Я открыла коричневый томик рассказов, я его до сих пор помню почти наизусть. Когда меня спрашивают, кто на меня повлиял, кто мои учителя, я никогда не могу ответить на этот вопрос. Но на самом деле я думаю, что О. Генри там где-то сидит, в каких-то глубинах, если сильно поковыряться и покопаться. Я его читала в течение года или двух каждый день, и на каждой странице этой книге какое-нибудь пятно от супа, компота или котлеты. Вот так складывались мои отношения с авторами. Я влюблялась до беспамятства. Читала только этого автора. Потом он у меня уходил либо навсегда, либо не навсегда. Но вот эта ситуация любовного романа, она у меня может быть даже до сих пор. Дмитрий Савицкий: Какие еще вы могли бы назвать имена, кроме О. Генри? Людмила Улицкая: Я думаю, что, пропуская многое, самая интересная история была связана с открытием Набокова. Я его открыла очень рано. Я училась в университете, это были 60-е годы, еще ничего не переводили. И тогда в московском университете учился русский парень из Канады, у которого был Набоков. Эту книжечку Набокова я сняла с полки - это была книга неизвестного мне автора. И я ее прочитала. Это было "Приглашение на казнь". У меня было чувство полностью разорванного пространства жизни от этого. Я знала, что есть великая русская литература 19-го века. Но то, что в 20-м веке может быть это! Не Платонов, Пастернак, которых я к этому времени уже знала. А эта русская литература, которая совершенно кровь от крови и плоть от плоти. И которая так современна и которая так гениальна, потому что она высказывает словами то, что до этого словами высказано не было. И вот это открытие Набокова было, конечно, совершенно потрясающее. Потому что за следующую книжку набоковскую "Дар" я просто сняла с пальца бабушкино дареное драгоценное кольцо и отдала. Причем ни минуты не жалею, она этого стоила. Дмитрий Савицкий: А кроме Набокова? Людмила Улицкая: Происходит все время. Причем, что особенно приятно, что происходят иногда вторичные открытия. Скажем, неделю тому назад я оказалась в Бельгии, книг я с собой не взяла, потому что тяжело. В интернете мне каким-то кривым своим соображеньем захотелось перечитать Герцена "Былое и думы". И это было совершеннейшее счастье, это соприкосновение с человеком, с которым не хочется расставаться. Дмитрий Савицкий: Как бы Вы могли определить то, что происходит нынче в литературе на русском языке. Есть ли какие-то интересные явления или, по крайней мере, для Вас происходит ли что-то интересное, или это вот такой сплошной поток коммерческой литературы? Людмила Улицкая: Мне интересно то, что происходит в русской литературе. Но что меня радует, это то, что кончается эра великих литератур. Сегодня уже престает так невероятно угнетать стоящее за спиной величие наших классиков. Потому что уже сегодня ясно, что не надо нас сравнивать ни с кем. Нас, ныне сегодня пишущих. Ни с кем их тех, кто писал в 19-м веке и даже в начале 20-го. И что нам можно писать в тех размерностях, в которых нам естественно существовать. Не надо претендовать быть вторым Чеховым, Платоновым или кем-то еще. Будьте самими собой. Вот сейчас, кажется, мы к этому подошли. Поэтому Пелевин - Пелевин, Сорокин - Сорокин, Улицкая - Улицкая. Дмитрий Савицкий: Как человек пишущий вы должны быть чувствительны к тому, что происходит в языке. Русский язык за последние 10-15 лет очень сильно изменился. Он принял в себя массу слов не только иностранных и иноязычных, но и слов и выражений, которые пришли из тех слоев общества, которые сохраняли эту часть языка, как определенный закодированный жаргон или как некую возможность самовыражения в очень узком кругу людей. Считаете ли Вы, что это обогащает, обедняет или каким-то иным образом меняет русский язык? Людмила Улицкая: Я думаю, что это живая жизнь языка. Язык он как река. В нем временами мутнеет вода, временами идет топляк. Временами вода цветет, временами она делается очень чистой. Я думаю, что язык - это абсолютно живой организм со своими внутренними законами, и бороться и пытаться изменить и пытаться каким-то насильственным образом его поменять абсолютно бессмысленно. Он живет по своим собственным законам, он больше нас, он не функция нашей жизни, а наша жизнь его функция. Это гораздо больше, чем мы. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
