Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[04-09-04]
Факты и мненияЛето московское, 2004Ведущий Лев Ройтман В нашей московской студии Аркадий Ваксберг, парижский корреспондент "Литературой газеты". Аркадий Иосифович, вы нередкий участник наших передач, в том числе и моих, комментаторских коллективных "круглых столов". Но сегодня мы продолжим нашу уже традицию в передаче "Лето московское", а мы делаем ее, дай бог память, третий раз, и вы - мой единственный собеседник. Таким образом, это именно ваше лето, это ваши летние впечатления и, по определению, это впечатления личные. Соответственно, мой первый вопрос будет профессионально, вы уж извините, по-журналистски беспомощным, но, кажется, вполне уместным: с чего вы хотите начать? Аркадий Ваксберг: Так получилось, Лев Израилевич, что на этот раз я прилетел в Москву вечером. Встреча с Москвой, где не был полгода, началась, естественно, с телевидения. Ведь в Париже у меня есть только два российских канала, даже на них часто нет времени. Кстати, один из них это вообще не канал, который смотрят в России, это канал "Планета", специально селекционированный для русского зарубежья. Естественно сразу, честно признаюсь, мне очень захотелось увидеть то телевидение во всем его многообразии, которое смотрят москвичи и россияне без всяких посредников. И первое впечатление неизбежно накладывает отпечаток на последующее. Так вот первое впечатление, честно вам скажу, было просто удручающим. Сразу пахнуло возвращением в, казалось бы, уже ушедшее, отшумевшее время. Первое, что бросилось в глаза - это резкий поворот в композиции, содержании и тональности информационных программ, притом на всех каналах без исключения, даже на тех, что наименее подвержены прессу. Раньше шел поток негативной информации, не задевающий впрямую режим, но все же создающий картину относительно реальную или, скажем мягче, близкую к реальности, такой незадачливой жизни особенно вдали от Москвы, - трудности с получением жилья, хроническая невыплата зарплаты, убийства, кражи, стихийные бедствия и прочее. Теперь знаки поменялись, идет сплошной поток полного благополучия. Счастливым новоселам вручают ключи от квартир. Кстати, в советские времена такие сюжеты показывали каждый день, а очередь на получение жилья растягивалась не на годы, а на десятки лет. Показывают хорошее медицинское обслуживание, показывают, как отпускаются миллионы и миллиарды рублей на социальные нужды. А мы знаем, что есть в реальности. Этот резкий поворот так называемой наглядной пропаганды, возвращающей нас к кричащему расхождению между подлинной жизнью и ее телевизионным отображением, я ощутил сразу же, посидев перед экраном вечера два-три и переключаясь с одной кнопки на другую. Строго говоря, в переключении не было никакой нужды, информация, которая давалась в информационных программах, уныло повторяла одна другую и в тексте, и в картинках, и, что еще более удручало, комментарии были словно под копирку сделаны. Лев Ройтман: Аркадий Иосифович, простите, я слушаю вас и у меня такое впечатление, я не хочу звучать саркастически, что победила "Литературная газета", которая имеет из номера в номер целую не колонку, а страницу, полосу "Телевидение". И эта страница посвящена тому, чтобы закрыть рот либеральному, условно свободному телевидению в России. И вот свершилось, что ли, так я вас понимаю? Аркадий Ваксберг: Дорогой Лев Израилевич, мне кажется, ему уже закрыли рот. Если все еще делается попытка закрыть, то это уже каким-то остаткам, каким-то рудиментам. Достаточно посмотреть все информационные программы, они, повторяю, сделаны под копирку, я даже не знаю, что, собственно говоря, можно критиковать с консервативных позиций. С либеральных позиций, я понимаю, что можно критиковать, а с консервативных, ей богу, не понимаю. Может быть, та критика, о которой вы говорите, она ретроспективно касалась прошлого или это какая-то иллюзия, которая существует в глазах телеобозревателей. У меня сложилась картина прямо противоположная. Я повторяю, это создало очень дурной камертон для меня в восприятии, я никуда не могу от этого впечатления отделаться. На протяжении всего моего пребывания в Москве с экрана не сходил уже назначенный кремлем президент Чечни Алу Алханов, которого на полном серьезнее представляли по какой-то декоративной должности, сочиненной для него в Москве, я даже не в состоянии ее запомнить и произнести, не хочу мусором забивать голову. Ни одного другого кандидата в президенты я, как и все телезрители, не имел чести лицезреть. Знаю только цифру соискателей и ничего абсолютно про них. То, что избирательный фарс завершится победой Алханова, было очевидно для всех. Спрашивается, зачем же так топорно работать, зачем же так грубо, вызывающе? Ответ известен: потому что миновало время игры в демократию, осталась лишь демократическая ширма для пускания пыли в глаза. Лев Ройтман: Аркадий Иосифович, ровно сорок лет назад в Москве летом побывал Михайло Михайлов, тогда он был начинающим научным сотрудником университета в Задаре, в Хорватии. И он написал публицистическую книгу. Книга, по сути дела, о путевых впечатлениях, дорожных впечатлениях, его "Лето московское 1964 года". Когда отрывки из этой книги сорок лет назад были опубликованы в Югославии, теперь уже бывшей Югославии, он получил за свободу слова девять месяцев заключения. Я для сегодняшнего разговора, поскольку дата в чем-то круглая, сорок лет, взял эту книгу. Вот она передо мной, на моем студийном столе. Хочу прочитать вам коротенькие выдержки и попросить вас сравнить лето нынешнее с летом сорокалетней давности. Михайлов: "Люди в отношениях друг с другом невероятно грубы. Сядете в ресторане за свободный стол, а официант заорет: "Разве не видите, что там, тот стол не полностью занят? Что вы, ослепли?". То же самое в магазинах в автобусах, в трамваях". Ваши впечатления? Я надеюсь, что так далеко назад дело не зашло. Аркадий Ваксберг: Прежде всего я хочу спросить вас: когда вы сказали, какой срок получил Михайло Михайлов, вы нечто намекнули касательно меня? Лев Ройтман: О нет! Я совершенно счастлив, что вам, слава богу, пока ничего подобного не грозит. Аркадий Ваксберг: Вопрос был неизбежен. Нет, Лев Израилевич, ничего похожего, о чем писал Михайло Михайлов, я не заметил. Я даже мог иногда заметить чрезмерно искусственный, слащаво вежливый сервис, не вызывающийся никакой особенной необходимостью. Дело не в этом, мне кажется. Не может быть повторения того, что было сорок лет назад. Очень все изменилось. Люди изменились, нравы изменились, вкусы изменились, изменилось отношение людей друг к другу, характеры изменились. Невероятно четко для меня, который хорошо помнит и события сорокалетней давности, в этом отношении о повторении, о калькировании речи быть не может. Но у меня другие впечатления, другого типа. Люди стали более отчужденными, они больше замкнулись сами в себе. Они не грубят вам, они не заинтересованы в вас, нет такого контакта, который возникает моментально при общении людей друг с другом, если они не обременены каким-то комплексом забот, какими-то своими внутренними переживаниями, какими-то страхами. Я неслучайно употребил это слово, потому что, мне кажется, осознают это люди или нет, но страх возвращается, страх не конкретный перед чем-то, конкретной какой-то угрозой, а страх вообще, необъяснимый, неаргументированный, неуверенность в стабильности своего существования. Лев Ройтман: Аркадий Иосифович, коль скоро мы уж помянули книгу Михайло Михайлова сорокалетней давности, его московские впечатления, московское лето, то - еще один пассаж из этой книги. "Прежде всего, - писал Михайлов, - ничто не похоже на то, что ожидает и представляет себе человек, читающий западную и советскую (тогда советскую) печать". Так вот, хочу я у вас спросить: в прессе и в западной, и в российской постоянно пишут о том, что Москву очищают от памятников старины, очищают рептильно, подспудно, но систематически. Соответствует ли это вашим личным, визуальным, по крайней мере, впечатлениям? Аркадий Ваксберг: Разумеется, внешний облик города - это не только его визитная карточка, но и его душа. Советская Москва, правда, до известного времени, отличалась зримым и подчеркнутым неприятием всей предыдущей ее истории, неразрывно связанной со свергнутым режимом. И в этом, если хотите, была какая-то логическая взаимосвязь. От златоглавой Москвы остались руины, запустение, но все же она сохраняла свою индивидуальность. Щусевская гостиница "Москва", здание Совнаркома, оба воздвигнуты в середине 30 годов, теперь оно стало зданием Государственной Думы, я просто привожу этот пример, их принимали тогда как мету времени, отражением которого они являлись, равно как они отражали свою эпоху. А та зачистка Москвы от Москвы, которую проводят сейчас столичные власти, отражает не какие-либо хорошие или плохие идеи и позиции, а исключительно, как мне кажется, личные вкусы, точнее, тотальное их отсутствие московского хозяина, волевые решения которого штампуют некие мнимо коллегиальные инстанции. Ну и, конечно, те силы, которые отражают интересы стоящих за ним структур. Москва превратилась в абсолютно безликий город, похожий на десятки других городов мира, и в то же время имеющей тенденцию отличаться от них каким-то поразительным уродством. Ее визитной карточкой остается сегодня что? Всего лишь пока еще неприкасаемый Кремль, собор Василия Блаженного, даже не Красная площадь, а именно только собор. Ко мне приехал в гости мой французский добрый знакомый, совпало наше пребывание в Москве, и мне очень хотелось ему показать Москву, как бы "мою Москву". Я хотел показать не стандартную, а увиденную моими глазами Москву. Но что же мне ему показать? Мне ему абсолютно нечего было показать. Не считать же памятником архитектуры якобы восстановленный храм Христа Спасителя. Вообще уничтожение Москвы под предлогом превращения в современный мегаполис - это одно из самых больших, мне кажется, просто глобальных бедствий, постигших нас в последние десять лет. Лев Ройтман: Спасибо, Аркадий Иосифович. Я хочу заметить, мы говорим по итогам лета, лето московское - наш более узкий сюжет. Лето заканчивается первого сентября в России и в бывших государствах на территории Советского Союза. Оно заканчивается в Европе 20 сентября. Так вот, календарно это лето, так почти совпало, вы уже упомянули об этом, оно закончилось фарсом локального значения, но общероссийского звучания - это выборы Алу Алханова президентом Чечни. Это фарс. Но незадолго до этого была подлинная трагедия - уничтожение двух самолетов, гибель ни в чем неповинных перед своими убийцами, а все говорит уже о теракте, людей. Как на это реагировали в Москве, не в прессе, не по телевидению, мы это все видим, читаем, а между собой в разговорах люди? Аркадий Ваксберг: Мне довелось много ходить и ездить по городу, когда поступили первые сообщения о двух авиакатастрофах, и когда шло расследование причин этих катастроф. Хотя и в Москве и, по-моему, во всем мире не было никакого сомнения в том, что произошел двойной террористический акт, все телеканалы устами министра Левитина и разных эфэсбешных комментаторов прилагали все усилия, чтобы оттеснить версию теракта на задний план. Министр даже договорился до такого абсурда, что две катастрофы никак не связаны друг с другом, поскольку самолеты, видите ли, принадлежали разным компаниям. Тут комментировать нечего. Многие, кстати, наверное, помнят, что когда совершались предыдущие теракты, то они тотчас назывались терактами, притом с чеченским следом, и притом еще до того, как какие-то следственные бригады даже приступили к работе. Но хотя бы одной из своих целей террористы достигли, и это то, что является прямым ответом на поставленный вами вопрос. А атмосферу тревоги, беспокойства, неуверенности и, как следствие этого, прогрессирующего фатализма, я имею в виду последние теракты, они, если и не породили, то усилили и обострили. Я вынес это из разговора со многими москвичами, а обстановка на улицах и в общественном транспорте делает это особенно наглядным. Намного увеличилось число милиционеров, особенно в метро, я не раз встречал собак со своими поводырями, заметил множество людей в штатском с совершенно определенными функциями в общественных местах. Я думаю, что в реально сложившейся обстановке это закономерно, это оправдано. Но ощущение тревоги от этого не исчезает. Изобилие охраны еще больше угнетает при всей ее оправданности. А заполненные богатыми людьми рестораны, потоки дорогих машин на улицах, громкий хохот, который доносится с телеэкрана из-за обилия пустых, тупых развлекательных передач, все это создает ощущение какого-то пира во время чумы. Лев Ройтман: Аркадий Иосифович, вы упомянули вашего французского друга, знакомого, который приезжал в Москву, которому вы хотели показать "свою Москву". Не удалось, как я понимаю, похвастаться Москвой. Но вот вы возвращаетесь в Париж. Я сказал, вы - парижский корреспондент "Литературной газеты", Москва ваш город, но вы бываете там только наездами. Так и этим летом. Вы возвращаетесь в Париж, неизбежно ваши французские друзья зададут вам вопрос, который задаю вам и я, хотя звучит он вполне не по-журналистски. Это вопрос очень общий - ну, и как Москва? Аркадий Ваксберг: Вы понимаете, при всем при том, о чем я говорил, я никуда не могу уйти от констатации непременного и бесспорного - изумительное богатство и разнообразие культурной жизни, оно отвлекает от мрачных дум. Масса замечательных спектаклей, даже во время летнего сезона. Концерты, художественные выставки - все это создает великолепную картину культурного подъема. Прекрасный, вовсе не декоративный, а подлинный столичный фасад. И все это, вроде бы несовместимое друг с другом, как-то укладывается в нечто цельное, странное, многоликое, противоречивое и все-таки цельное. И, наконец, самое отрадное впечатление, которое лично у меня, вы предупредили в начале нашей передачи, что это будут только мои личные, субъективные впечатления. Так вот отрадное впечатление, которое у меня осталось - это адекватное понимание многими, очень многими и притом на разных этажах социальной лестницы и культуры, адекватное осознание того, что происходит в реальной жизни. Мне не приходилось, как еще совсем недавно, вступать в споры по поводу оценок тех или иных личностей, тех или иных социальных процессов, что-то растолковывать, убеждать, переубеждать. Все люди, с которыми я общался, они уже обрели и политический, и общественный опыт, слепота проходит. А если учесть необычайную динамичность нашего времени, то этот процесс будет убыстряться, и манипулировать сознанием, во что бы ни превратилось телевидение, будет все труднее. Это как бы мое итоговое впечатление от московского лета 2004 года. Я не знаю, можно ли его назвать оптимистичным, но я ни при каких условиях не могу его назвать пессимистичным, оно сложное, очень многообразное и только в таком многообразии для меня лично и существующее. Лев Ройтман: Аркадий Иосифович, вы повели итог нашей передачи, а у нас есть еще немного времени. И вот вы сказали об оценке личностей вашими собеседниками, друзьями, я понимаю. Хочу у вас спросить: стоит ли перед ними по-прежнему сакраментальный вопрос "кто вы, мистер Путин?". Аркадий Ваксберг: Так обнаженно, как вы его поставили, честно вам скажу, в наших разговорах вопрос не ставился. Ставился вопрос гораздо шире, а именно - имеет ли он реальную стратегию движения? А если это реальная стратегия движения, то что именно она предусматривает? Удержаться у власти, сохранить власть за теми, кому хотелось ее передать, сохранить ли позиции для тех, кто эти позиции уже занял или дать возможность завоевать эти позиции тем, кому хотелось бы такую возможность предоставить? Или речь идет, действительно, об интересах страны, интересах, которые далеко не всегда совпадают с интересами сегодняшней политической элиты, сегодняшнего политического бизнеса, бизнес-элиты и так далее. Вот этот вопрос мы все время обсуждали. И сказать, что мы пришли к какому-то единому выводу, невозможно, все размывается. Как говорят, вы видите картину не в фокусе. Вроде бы все видно, а конкретных очертаний не видно. И это очень тревожно. Но, опять-таки, какой-то оптимистический элемент состоит в том, что я обратил внимание на усилившуюся, обострившуюся критичность отношения к тому, что происходит, в то время как деление на черное и белое еще совсем недавно очень четко прослеживалось. Такого четкого сегодняшнего деления я в той среде, в которой я находился, не заметил. Приносим свои извинения за возможные неточности Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
