Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Экслибрис. Впервые по-русскиКубалибрис. Часть 2Ведущий Сергей Юрьенен
Сергей Юрьенен: Тексты, которые перевела Аурора Гальего для наших «Кубалибрисов», взяты из антологии «Новые кубинские прозаики», издательство «Сируэла», Мадрид, 2000 год. Здесь 25 авторов - дети кубинской революции, год рождения 1959 или после. С их географией разобраться проще, чем с политическим статусом. Четырнадцать живут на Острове и работают в условиях кастровской цензуры. Пять писателей из диаспоры. Один умудряется существовать между Островом и Свободой. Пятеро писателей-диссидентов находятся в политическом изгнании. Биографии невероятно пестрые. Большинство родилось на Кубе, но есть кубинские писатели - уроженцы Москвы (Эдуардо дель Льано), уроженцы Санкт-Петербурга (Ана Лидиа Вега). Все с высшим образованием. Филологи, историки, биологи, врачи, экономисты, инженеры. Писать учились в литобъединениях на Кубе в 70-е годы. Все без исключения авторы, представленные в антологии, лауреаты литературных премий, которые режим Фиделя Кастро раздает на Кубе столь щедро, что быть лауреатом четырех-пяти премий для современного кубинского писателя - норма. В первом выпуске «Кубалибриса» звучали тексты, созданные на Свободе, сегодня - проза Острова, творчество под цензурой. Помните, как мы читали советскую литературу перед перестройкой? Приготовьтесь к современной кубинской тайнописи, к намекам, аллюзиям, «кукишам в кармане» и «тайным стрелам». Сегодня будем слушать «между строк». Эдуардо дель Льано. Родился в 1962-ом в Москве. Окончил Гаванский университет, преподавал там историю искусства и литературы. Опубликовал на Кубе три романа и два сборника рассказов. Предлагаемый рассказ - из последнего сборника «Поцелуй и план», который вышел в 97 году в гаванском издательстве «Летрас Кубанас». Эдуардо дель ЛЬАНО ГРИНПИС Ригоберто Молина, Присцилиано Хименес и Барбаро Касас, грязные и подавленные, сидели в углу камеры, когда охранник, похожий на всех этих троих сразу, открыл дверь и отошел в сторону, впуская меня. - Если что, крикните, - сказал охранник. - Пойду смотреть сериал. Вчера конец был - обалдеть. Я подвинул стул, сел перед задержанными и посмотрел на них с солидарностью. Они же отводили свои глаза, как в очереди на спермограмму. - Меня зовут Никанор О. Доннелл, - сказал я. - Ваш адвокат защиты. Расскажите, все, как было, ничего не утаивая, как вашему другу. Ответом было долгое молчание. Я закурил сигарету и протянул им пачку. Присцилиано не смог устоять, и это я использовал, чтобы прорвать оборону. - Обращаются с вами хорошо? - Как с преступниками, - сказал Ригоберто голосом несправедливо обиженного, - и все, что вы скажете, не сможет меня в этом разубедить. Суд будет фарсом, как всегда. - Должен ли я это понимать так, что вы считаете себя невиновными? Они посмотрели на меня с вызовом. - А вы что, так не считаете? - Я знаю только, что вас обвиняют в порче культурных ценностей, саботаже, распространении вражеской пропаганды, попытке незаконного забоя скота, нападении на государственную ферму и узурпировании власти. Это только часть обвинений. Вы должны убедить меня в своей невиновности, чтобы я смог нормально обращаться к судье. - Что значит «узурпирование власти»? - То, что вы были переодеты в милиционеров, когда пошли убивать корову. - Да никакую корову мы не убивали! - закричал Присцилиано. - Наоборот! Мы ее спасали! - Ничего не понимаю, - сказал я. Расскажите, как было. Курите, сколько хотите. И послал охранника за сигаретами... Это было три месяца назад. Ригоберто назначил двум остальным встречу у собственного гриля. Никто из них не был бандитом. Просто они перестали ходить на работу и подрабатывали, как могли, то есть, продавали мыло, свитера и кассеты. В их районе все так жили. Присцилиано и Барбаро, в силу своей природы неспособные являться вовремя на общественные собрания, подошли к грилю на пять минут раньше. - Что за дело, Ригоберто? - сказали они в один голос после первого ритуального стаканчика, который в том контексте был эквивалентом британского чая файв-о-клок. - Это не дело, - сказал Ригоберто, - это что-то совсем другое. Говорю сразу, чтобы вы не огрызались. Они дружили с пеленок. Ригоберто со временем завоевал прочную репутацию идеолога. Что бы он не сказал - все было интересным. Ригоберто подошел к окну и принес горшок с увядшим растением. Поставил в центр стола и посмотрел на друзей. Они выжидающе промолчали в ответ. - Марихуана? - спросил наконец Присцилиано, дернув носом, как суслик. - Не говори глупости, - сказал Ригоберто, - это папоротник. Мертвый папоротник. Мать его вырастила и подарила мне перед смертью, а он взял и тоже помер. Друзья переглянулись. Они вроде должным образом выказали свои соболезнования. - Религия? - попытался угадать Барбаро. Хочешь сказать, что душа матери была в связи с этим растением? - Дурак. Вы что, телевизор вчера не смотрели? Электричество вроде не отключали. - Сериал? - Нет. Программу об уничтожении окружающей среды. - Я смотрел, - сказал Присцилиано. - Но не придал значения. Объясни, чего ты хочешь. Продавать домашние растения иностранцам? Роберто посмотрел на них со значением. - Я хочу основать диверсионную экологическую группу. Барбаро застыл в недоумении. Присцилиано вскочил и побежал к выходу. - Ты что, с ума сошел? Ведь нас посадят! Еще и политику навесят! Если хочешь бросать бомбы и писать листовки, - я в эти игры не играю. - Садись, Присцилиано, - приказал Ригоберто. - Экологическая группа с политикой ничего общего не имеет. Вы что не понимаете? Не знаете, что каждый день исчезают тысячи животных и растений? - Крадут, что ли? - спросил Барбаро. - Нет. Вымирают они. Не заметили? Я сто лет как не вижу попугаев, только в клетках. Даже на острове Пинос нет. Мой дедушка охотился на оленей в горах, а сейчас... Где они, олени? Утки где? Вам что, не кажется грязной река Альмендарес? Так вот, такая же ситуация в мировом океане. - Правда, - сказал Присцилиано, - в воскресение я ходил на пляж и увидел в воду кусок дерьма. - Вот! А деревья? А озоновая дыра? Не будет деревьев, мы все сгорим, как на сковороде. Я вообще стал много думать после смерти мамы и ее папоротника. Вас тоже приглашаю мыслить глобально. Шире. О высоком. - При чем тут мы? - сказал Барбаро. - Это дело правительства. И вообще. Тут даже группу любителей лимонада основать нельзя, сразу посмотрят косо. И когда же мы станем деньги делать, если все время будем в твоей скатологической группе? - Экологической. Экология - наука. Сейчас во всем мире обеспокоены этим. Даже партия такая есть: «зеленые». - Партия? Ты говоришь об этом, чтобы меня успокоить? Ну, ты даешь... - Слушайте, мы же ничего плохого делать не будем. Если кто-нибудь растопчет растение, схватим его и проведем дискуссию. Если кто-то захочет прикончить животное, в морду дадим. И все! Власти ничего не будут знать. А жить будем как обычно. Что нам мешает убедить кого-нибудь не рубить елку, а потом продать ему же свитер? Не вижу тут никакого идеологического конфликта. Главное, чтобы папоротники не вымирали. Ригоберто пустил бутылку по кругу. Барбаро сделал маленький глоток и похлопал друга по плечу. - Убедил. Интересно! Похоже, как когда мы были пионерами. Для начала Ригоберто придумал операцию по спасению бездомных животных. Друзья собрали пятьдесят кошек, восемнадцать собак, четырех мышей, одну черепаху, двенадцать ящериц, шесть куриц и примерно девяносто тараканов. Тараканов принес Присцилиано, и Ригоберто на первом оргсобрании вынес ему официальное предупреждение. - Тараканы - вредные животные. - Ну и что? Ты же сказал, что всех животных надо защищать. Они не виноваты, что они тараканы. - Да, но есть приоритеты. Черепахи могут вымереть, а что тараканы под угрозой, этого я никогда не читал. Их, по-моему, все больше и больше. Отпусти их. А мышей скорми кошкам. - Тут мы попадаем в этическую дилемму, сказал Барбаро, который успел много прочитать по теме. - Боюсь, что нарушим нарушаем экологическое равновесие. - Ты прав. Дай мышам фору. Отпусти их на расстоянии в метр от кошек. А куриц, раз ты заговорил об этике, верни, где взял. - Это бездомные курицы, - попытался соврать Барбаро, но все посмотрели с укором, и он капитулировал. - Но одна точно была бездомная, - сказал он. - На заборе сидела. В общем, друзья определили величину месячного взноса - пятьдесят песо, купили килограмм порошкового молока и накормили собак, кошек и пресмыкающихся. Последние, выказывая полное пренебрежение к «зеленой» акции, тут же расползлись. Прочие приняли корм с благодарностью. - Так... - сказал Присцилиано. - Сейчас что будем делать? Продавать свитера, чтобы раз в неделю кормить зверей? - Да нет. Это жест символический жест. Делаем, что можем. Через два месяца после первого съезда, группа провела следующие акции: Первая. Дискуссия и переубеждение старика, который катал в телеге 30 детей за два песо, брать 15 детей, а цену удвоить. Старую лошадь не спасли, но жизнь ее стала легче. Вторая. Экскурсия на пляж и сбор мусора. Мусора оказалось много. Экологи, с помощью своих непостоянных пляжных подружек тайно пронесли мусор на незаконную свалку и сожгли. Третья. Провели беседу с соседом, обладателем собаки «хаски», объяснили, как страдает под кубинским солнцем собака, приспособленная для жизни на Аляске. Сосед стал протестовать и получил кулаком в лицо. Затем ему, в порядке компенсации, задешево был продан свитер. Акция четвертая. Провели в квартале посев различных растений, преимущественно папоротников. Так как места для этого предвидено не было, частично взломали асфальт. Через два месяца деятельности экологическое увлечение перешло в страсть. Делать социальное добро - вирус быстро распространяющийся. Огромность зла, на которое покушаешься, впечатляет и толкает к великим деяниям. - Я думал, - сказал как-то Барбаро. Он больше всех стал читать и превратился в теоретика движения. - Думал я вот о чем. У нас нет опознавательных знаков. Аскеты, Робин Гуд, Руссо и хиппи, все они вернулись к природе. К зелени. Нам нужна форма. Зеленая. - Форма... - Присцилиано задумался. - Я мог бы устроить несколько метров у знакомого, но будет дорого. - Не надо, - сказал Ригоберто. - Просто нам нужны три милицейские формы. Две у меня есть. Остались после мобилизации в тыл. - И у меня одна, - сказал Барбаро. - Я вам говорю, что начинать нужно с имиджа. Мы могли бы также отпустить волосы и стать вегетарианцами. Нужно, чтобы правда стала наглядной, чтобы о нас заговорили. На третьем месяце активности безумные длинноволосые бородачи в новых зеленых формах стали легендой, если не на всем Острове - то в квартале. И вот, в самый разгар андеграунда, один из многих им симпатизирующих прибежал к грилю, переименованному в генштаб, и рассказал о сговоре между нечистым на руку управляющим государственной фермой и шайкой преступников. Время от времени, за жирные проценты, убивались коровы. В ту ночь должна была погибнуть дойная рекордсменка «гольштинка». - Мы должны спасти ее, - сказал Ригоберто на волне вдохновения. - Одна единственная жизнь стоит больше, чем все богатства самого богатого человека. Они дали кровную клятву. В ту ночь они прокрались на ферму и пошли на управляющего с палками. Тут явилась полиция. Оказалось, симпатизирующий был предателем и устроил им западню. - Понимаете, адвокат, - сказал Барбаро, докуривая последнюю сигарету, - нарядиться в зеленую форму было, конечно, безумием. Но ведь столько нужно сделать! Где будут играть дети играть? Вы об этом подумали? Я не ответил. Ригоберто, отвернувшийся к стене, казалось, спал. Он не проронил ни слова, пока его друзья рассказывали эту историю. Присцилиано зарыдал, не стесняясь слез. - Вы сможете помочь? - спросил он. Я сказал: - Будет трудно. Я смотрел на экологов. Три маргинала без официальной трудовой деятельности с обвинениями, которые грозили сроками на десять жизней. - Еще сигарет? - спросил я. Я встал. Я был уже у двери, когда меня позвал Ригоберто. Я повернул голову. - У меня просьба, - сказал он. - Не уверен, что смогу... - Сможете. Принесите мне папоротник. Самый маленький кустик? Я сказал, что попробую. И ушел. Сергей Юрьенен: Пора вспомнить о принципе историзма и ввести ситуацию шизофрении в историко-литературный контекст. Во времена, когда коммунистическая льдина на полмира еще не раскололась, братская Куба слыла латиноамериканской фабрикой книги. В восьмидесятые годы на Острове выходило, включая, впрочем, школьные учебники, 4000 книг в год. Горбачевская перестройка изменила положение дел не к лучшему. С распадом Советского Союза на Кубе началось то, что официально было названо «Особым периодом в мирное время», а неофициально - «Особо трудным периодом». Когда сократились, а то и прекратились субсидии от СССР и прочих бывших братских стран, книгоиздательское дело вернулось к скромным объемам 59 года. Некоторое улучшение наступило начиная с 1996-го. С помощью кооперативов, совместных предприятий, и заграничных фондов стало возможно печатать больше книг. Из-за нехватки бумаги книги, впрочем, тоненькие, тиражи скромнейшие. Писатели на Кубе стоят в очереди на публикацию, до последнего момента не имея никаких гарантий, что книга выйдет в свет. Несколько слов о кубинской эмиграции - о карибских ее «волнах». Первая, естественно, после победы Кастро. Год 80-ый - вторая волна. 125 000 человек уходят в изгнание в Майами. Среди них писатели Рейнальдо Аренас, Карлос Виктория, Гильермо Росалес и братья Хуан и Николс Абреу, основатели журнала «Мариель». Вторая волна отбыла в изгнание из гаванского порта Мариель, и называют их называют «мариелиты». В 1994 - еще одна волна эмиграции, третья. Это те, кто не выдержал «Особого периода» и отсутствия политической свободы. На этот раз, при обстоятельствах драматических, коммунистический Остров покидает 35000 кубинцев. После этого режим идет на определенные уступки по отношению к творческой интеллигенции. Писатели начинают получать гранты и стипедии. Становятся «выездными» - могут свободно покидать Кубу и возвращаться на Остров Несвободы. Что такое кубинская литература сегодня? В первом выпуске «Кубалибриса» мы провели антологию с ситуацией кануна горбачевской перестройки, когда русская литература была расщеплена на метропольную и эмигрантскую, на подцензурную и бесцензурную, причем настолько, что шли дебаты и собирались конференции на тему: «Одна литература или две?» Этот вопрос сейчас актуален для кубинцев. Живущий в Гаване писатель Хосе Мигель Санчес, к примеру, утверждает, что сейчас «нет единого кубинского видения - кубинское видение множественно». Писатель-эмигрант, живущий в Майами Роберто Урия не согласен: «Нет множества литератур. Кубинская литература едина». Это общее мнение кубинской диаспоры - писателей-эмигрантов, живущих в странах Латинской Америки, Испании, Франции, Германии. «Да, мы живем заграницей, - аргументирует один из них, - но мы читаем друг друга, встречаемся, когда можем, поддерживаем диалог и обмен информацией. Связь не прекращается». Конкретный вопрос: где лучше кубинскому писателю? Ответ: печататься трудно всем. Независимо от местожительства. На Острове паршиво, на Свободе тоже не рай. Кубинский писатель-изгнанник Карлос Виктория пишет в мадридском литературном журнале «Энкуэнтрос»: «Невозможно перечислить все книги, вышедшие в различных издательствах Майами мизерными тиражами и с более чем скромными возможностями дистрибуции. Эмигрантские журналы, выходившие в Соединенных Штатах, исчезли один за другим. Единственная достойная премия, которая вселяла в нас надежду, премия «Золотая литература», давно не существует, целая масса изданных книг не оставила ни малейшего следа, одни книги - потому что того заслуживали, другие - из-за нашего географического и политического проклятия. Куба - остров, но Майами - остров тоже». Редкие кубинцы сумели выйти на мировой рынок, стали печататься, а то и писать на других языках. Мечта кубинского писателя, живет он на Острове или на Свободе, - публикация в Испании. Это единственная возможность на признание и поддержку критики и широкого испаноязычного читателя. Ну, и, конечно, шанс на достойное существование. Аделаида Фернандес де Хуан. Родилась в 61 в Гаване. В 85-ом получила диплом врача. Работала в Африке - в Гамбии. В 92-ом специализировалась по болезням желудочно-кишечного тракта. Работает в Гаване. В 94-ом опубликовала первый рассказ в Чили. В том же году в Гаване вышел сборник Долли и другие африканские рассказы, переведенный на английский в США. Рассказ На солнцепеке, в надежде на пощаду получил на Кубе премию имени Сесильи Вальдес и был адаптирован для сцены. Аделаида ФЕРНАНДЕС ДЕ ХУАН НА СОЛНЦЕПЕКЕ, В НАДЕЖДЕ НА ПОЩАДУ Да, я убила Мирелью, любовницу Рейеса - но убила не предумышленно. Рейеса я знаю уже пятнадцать лет. Говорю точно, потому что пятнадцать лет - это возраст Володи, сына, которого Рейес имел от от русской - от Екатерины. Это неважно? Как раз это важно, и не мучайте меня, дайте рассказать обо всем так, как мне хочется, ведь я уже созналась. Рейес и Екатерина приехали и поселились в соседней комнате, когда он вернулся с учебы из России. Первый раз, когда увидела Екатерину, она мне показалась отвратительной, длинной, она была русской с ног до головы - такая белая, что пропускала свет через глаза, спутанные светлые волосы, худая, как незрелый тростник и к тому же беременная. Макаронина со вздутием посередине. Екатерина держалась гордо, напряженно, вошла в квартиру не здороваясь. Ей очень не понравилось, когда Рейес стал всех обнимать и целовать. Как только представился случай, я к ним пошла с тарелкой риса, сваренного на молоке, - это для отвода глаз. Когда я вошла, Екатерина вскочила и приняла защитную позу, как это делают курицы, когда собака обнюхивает клетку, но я протянула ей тарелку и улыбнулась со всей наглостью своих двадцати шести лет, прожитых в качестве мулаткиа, и русская меня пустила. Какое отношение это имеет к жертве? Какой жертве? Ах, да... Дайте же мне досказать, какое все это имеет отношение к этой пробляди, которую я убила совершенно случайно. Екатерина не знала ни слова по-испански, это я поняла сразу. Хотела мне сказать спасибо - и не могла. Я поставила десерт на стол и взяла ее руки в свои. Куки, сказала я, - а ты? Бедняга, она была в отчаянии. Тогда я положила ее руку на свою грудь и повторила - Куки. И так, несколько раз, пока она, а она была очень умная, поняла и сказала: Куки. А я сделала то же самое с моей рукой на ее груди и повторила: Екатерина. Екатерина. Рейес? Рейес тогда был на работе, если бы он был с нами, мы не смогли бы обменяться ни словом. Вы, мужчины, тупые, все усложняете и портите, к чертовой матери. Я нашла ложку и дала ей попробовать сладкий рис с молоком. Уверена, что рис вашей жены с моим не идет ни в какое сравнение, мой самый-самый вкусный, сверху молотая корица, внутри апельсиновые корки, не разваренный, рисинка к рисинке, ну а молоко... Знаете что? Вот так Екатерина и выучила испанский. Я говорила - Рис - и показывала, Молоко,говорила, Сахар, брала рисинки пальцами, в общем, обучала, как говорится, в аудиовизуальной форме, а живот Екатерины тем временем становился все больше и больше. Мой сын Мигель еще не существовал, так что времени у меня было много. Мой дядя с утра уходил на табачную фабрику, а я шла в лавку покупать все для меня и для Екатерины, потом приносила воды на двоих, а в полдень мы начинали уроки. Почему я это делала? Это лично вы такой несообразительный или это общая мужская тупость? Мне доставляло это большое развлечение, мне казалось, что я путешествую: вы представьте себе человека, который ни разу в жизни не был дальше нашего гаванского туннеля. Понемногу она мне стала рассказывать свою историю, схватывая слова, по мере того, как я их ей давала. Как-то она расстелила на кровати огромную карту и стала показывать, где родилась, где училась, где познакомилась с Рейесом. Сказала: много любить Рей. Повторила - «Рей» - и показала над головой корону. Все было ясно. Для нее он был, как король. Я сказала: «Нет, Екатерина, все мужчины - трусы, дьяволы». В общем, мы привыкли быть вместе. Я в ее доме первый раз ела суп из свеклы, капусты и йогурта, и она объяснила, что называется это «борщ», ну а чай она в меня вливала просто ведрами. - Куки, Куки, иди-иди! - вот что закричала Екатерина, когда стала рожать. Рейес тогда охотился на женщин и домой вернулся только через два дня. Володя родился худой и прозрачный как мать. Если бы вы видели тогда Екатерину! Как она плакала и повторяла: «Эспасива, Куки, Эспасива». В общем - хорошо все было. Мой дядя говорит, что все дело было в русской душе, а я думаю - тут было что-то больше. Я стала говорить по-испански с Володей. Екатерина и Рейес между собой говорили по-русски. Представьте себе, бедному ангелочку пришлось учиться у меня, и вырос он очень ласковым. Через восемь месяцев после рождения Володи пришла пора и мне рожать. В больницу я пошла одна. Мигель мой с первого своего дня был прожорлив, он был большой и красивый, как его отец. И знаете что? Ко мне в больницу пришла в только Екатерина. Шел дождь, и, когда я ее увидела, промокшую до нитки с термосом чая и бидончиком с рисом на молоке, я не знала то ли плакать, то ли смеяться. Ну, хоть кто-нибудь из вас видел русскую, которая решилась приготовить десерт по-креольски? Дети наши росли вместе. Теперь мой Мигель обожает чай, а Володе и по сей день, наверное, где-то снится мой кофе. Когда Рейес привел Мирелью, сказав, что она знаменитый аллерголог и вылечит Володю от кашля, я сразу почувствовала недоброе. Я отозвала Екатерину и сказала: «Эта женщина плохая, не пускай ее в вашу комнату. Почему? Ты русская, что ты можешь понять? Делай, что говорю и глупых вопросов не задавай!» Екатерина нашла работу переводчицей. В те годы русский язык был у нас в моде. Переводила она на какой-то машинке из древних времен. Печатала на ней днем и ночью. Я отводила детей в школу и все остальное тоже делала. Я? С чего я живу? Дядя помогает, Освальдо помогает. Рис на молоке продаю. Мало, но хватает. Екатерина мне очень, очень помогла. Еще я живу в фантазиях своих чтений и не стыжусь того, что читаю русских. Все началось с того, что Екатерина стала приносить книги для перевода и уговорила меня их читать. Я сопротивлялась, сказала, что я даже газету не могу дочитать, но она настаивала, и я сдалась. Слушайте! Я-то думала, что русские мужчины тупые, как медведи, с квадратными пальцами и вялыми мышцами оттого, что они их не используют по назначению, но когда я прочитала «Анну Каренину»! Бог ты мой! Этот роман - совсем не то, что показывают по телевизору! А что вы думаете о Чехове? Это был ее любимый. Каждый раз, когда Екатерина доходила до конца «Дамы с собачкой» - она плакала. Дядя говорил - что это русская душа, а я думаю, что это не душа плакала, а сама она - Екатерина. Вещи, которые они привезли из России, стали портиться, и она сходила с ума от отчаяния каждый раз, когда ломалась деревянная ложка, когда часы с изображением Кремля останавливались навсегда от усталости и ржавчины, когда отклеилась и покорежилась огромная фотография собора Василия Блаженного, из которой дети сделали себе самолетики. Все это казалось мне нормальным, я ей всегда говорила, что русские вещи - дерьмо, но я понимала ее боль. Скажу даже, что я сама переживала. Мы все здесь так привыкли к килограммовым наручным часам и к ботинкам, мягким, как кирпичи, что, когда все это вдруг исчезло - мы просто растерялись. А помните мясо в консервах? Тушенку? Как-то я продавала свой рис и увидела Мирелью. Она спросила про Мигеля, про Володю и, наконец, про Рейеса. А зачем он тебе нужен? Так, сказала она. Поговорить. Тогдя я поняла, что она с ним спала. И тогда мне стало ясно, что все кончилось. Сто раз я говорила Екатерине: «Что за глупость! Почему ты с ним говоришь по-русски? Скажи ему по-нашему: «Папочка сладкий мой, ты меня сводишь с ума». Но она только смеялась и краснела, как девчонка. И вот - результат. Год назад она вошла в мою комнату. На ней было ее последнее русское платье, которое она одевала, когда шла сдавать переводы во Дворец Конвенций. Она не знала, как сказать мне, что она уезжает. Стала вспоминать мой первый рис, рождение Володи, как мы вместе всегда встречали Новый год, прижимая к себе детей чтобы не так чувствовать холод. Ты что? сказала я. Мемуары собралась писать? Что с тобой? Да вот, ухожу, забираю Володю, больше я не вернусь. И бросилась мне на шею так, что мы обе чуть не грохнулись на пол. Не буди Мигеля, сказала она, не могу с ним прощаться, не выдержу. И вот она уже бежала вниз по лестнице, а я за ней, еще не оправившись от шока, бежала с криком: «Тебе что-нибудь нужно? Чем я могу тебе помочь?» - Пожелай мне удачи. Да. Удачи. И уехала. До сих пор у меня в сердце отчаянный плач Володи. До сих пор снится его бледное личико за стеклом машины. Все русское ушло - и я плачу. Видите, плачу, хоть нет во мне русской души. В их комнату вселилась Мирелья. Начала она с генеральной уборки. Выносила каждую вещь в коридор и терла без конца огромной щеткой. А потом стены и даже потолок. Водой и мылом. Но сколько она не старалась, запах Екатерины и Володи все был там и казалось, вот-вот они появятся у меня снова, придут на запах свежесваренного кофе и попросят чашечку. Рейес очень изменился. Он никуда не уходил, все помогал Мирелье обновлять квартиру. Потом его выгнали с работы. Все кончилось тем, что как-то раз они стали выносить из своей комнаты чемоданы и узлы, и мне невыносимо было на это смотреть, как они входили и выходили весь тот день. Оказывается, они решили все продать и выложили вещи прямо на тротуар. Люди подходили и смотрели, а я - у меня сердце разрывалось, когда я видела первые ботиночки Володи, платье Екатерины для беременности, велосипед, на котором катался мой Мигель, набор эмалированных кастрюль с нарисованными красными цветами. Даже русские матрешки стояли на асфальте в ряд - так как ставила Екатерина их на телевизор. Уходили ко всем чертям мои воспоминания, часть моей жизни. Там, в сквере, мне захотелось избить Мирелью. Рейеса тоже, но тут я вспомнила, как Екатерина рисовала корону ему на голове, и не решилась. Она бы никогда мне не простила. Ложка для раздачи риса очень тяжелая - это подарок моего дяди. В парке я посмотрела на небо, голубое как глаза Екатерины, и, не знаю почему, я улыбнулась ветру, чувствуя себя абсолютно счастливой. Я ударила Мирелью три раза по голове - изо всех сил моих женских рук. Я знаю, что вы мне не верите, но убивать эту проблядь я совсем не хотела. Что? Нет, не жалею. Ни чуть! Жалко мне только, что кровь забрызгала книги Толстого и Чехова, которые валялись на земле, на солцепеке, как бы в надежде на пощаду. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
